Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Хенуттауи спросила:
— Госпожа Исет уже родила?
Я удивилась ее бесцеремонности. Интересно, на кого она оставила Исет, пока сама находится в тронном зале?
— Нет еще, госпожа. Но она вот-вот произведет на свет еще одного наследника фараона.
Рамсес поднялся с трона.
— К ней позвали лучших повитух?
— Да, государь. — Посыльный опять поклонился. — Все наготове.
Мы поспешили по коридорам, а я гадала: чего хочет Рамсес? Я никогда не смела об этом заговаривать, но если у Исет родится сын, то получится, что воля богов неясна. Если же родится дочь…
Мы подошли к родильному покою, и следовавшие за нами придворные остановились у входа. Перед дверью я помедлила.
— Наверное, мне лучше не входить… Она и так думает, что я похитила ка ее первенца.
Рамсес нахмурился.
— Ей придется побороть свои предрассудки.
Я перевела взгляд на Уосерит, которая вошла вслед за нами в родильный покой. Внутри уже поменяли все занавеси и циновки. Даже простыни были другого цвета.
Исет увидела Рамсеса и испуганно вздохнула — она боялась, что его приход навлечет на нее гнев богини Таурт. Исет закричала от боли; повитухи подняли ее под руки с обеих сторон и усадили на кресло. Колени роженице застелили чистым полотном, волосы заплели в сложную прическу. Даже теперь она казалась безупречно красивой. Я-то в этих покоях выглядела не так изысканно.
Подойдя к статуе Таурт, я зажгла благовонную палочку. Повитухи уже сожгли не одну, и у ног богини, изображенной, по обычаю, в виде самки гиппопотама, дотлевала целая кучка благовоний. Я прикрыла глаза и прошептала:
— О, богиня, дай Исет силу львицы, и пусть ее роды будут легки…
Исет пронзительно завопила. Хенуттауи воскликнула, указывая на меня пальцем:
— Нефертари, забери назад свою ужасную просьбу!
Я побледнела. Даже повитухи обернулись.
— Я слышала, о чем она молилась, — сказала Уосерит. — Нефертари молилась о здоровье Исет.
— Уведите ее! — вопила Исет, вцепившись в ручки кресла.
— Нефертари — моя супруга, — отрезал фараон. — Она молилась о твоем здоровье…
— Она украла ка моего сына и хочет погубить и другого!
Я отвернулась от статуи. Рамсес попытался остановить меня, но я твердо покачала головой.
— Нет!
Я толкнула двери и вышла; за мной последовала Уосерит. Стоявшие за дверьми придворные заглядывали внутрь. От толпы сановников отделился Пасер.
— Исет уже родила?
— Нет. — Уосерит нахмурилась. — Она нас выгнала. Хенуттауи заявила, что Нефертари молится о смерти Исет.
Минуту спустя тяжелые дубовые двери снова раскрылись, и на пороге встала повитуха. Все замерли. Я затаила дыхание. Я пыталась прочитать новость по лицу женщины, но ее непроницаемый вид только усиливал всеобщее напряжение.
— Ну, что там? — выкрикнул кто-то.
— Здоровый сын! — в конце концов ликующе выкрикнула повитуха. — Царевич Рамсес!
Сердце у меня застыло. Уосерит сжала мою руку.
— Он младше твоих. Вдобавок ты-то родила двойню.
Из родильного покоя вышел Рамсес. Отыскав меня в толпе, он взял меня за руку.
— Пойди к ней снова и не обижайся на ее слова. У нее были схватки, и…
— А у моей сестры тоже были схватки? — резко вмешалась Уосерит. — Она обвинила твою супругу в том, что та молила богиню о смерти твоего сына!
— Просто Хенуттауи не любит Нефертари, потому что вы дружите. Впрочем, с ней я уже поговорил.
— Что же она сказала? — спросила я.
Вид у фараона сделался усталый. Похоже, разговор с Хенуттауи отнял у него много сил.
— Ты и сама знаешь. Но она — сестра моего отца.
Мы вернулись в зал; в комнате кормилиц вокруг маленького Рамсеса собрались повитухи. Они расступились, и я вздрогнула от злорадного чувства: у младенца оказались темные волосы, как у матери. Ребенок был крупнее первенца и с жадностью сосал грудь кормилицы. Кормилица поднесла его к окну, на солнышко, и Рамсес погладил кудрявый пушок на его головке. Придворные судачили о цвете волос новорожденного, о глазах, о форме рта, а Исет тем временам сидела в постели, перед которой выстроилась долгая череда поздравляющих. Когда я приблизилась, она откинулась на подушки.
— Поздравляю с рождением сына, — сказала я.
— Зачем ты вернулась? — прошипела Исет.
— Оставь свои крестьянские суеверия, — оборвала ее появившаяся вслед за мной Уосерит. — Даже моему племяннику это надоело.
— Тут повсюду развешаны амулеты, — предупредила Исет. — А кормилицы — бывшие жрицы Исиды.
— Если ты думаешь, что я умею колдовать, ты просто глупа!
— Кто же тогда убил мое дитя? — прошептала Исет.
Глаза у нее наполнились слезами.
Уосерит выступила вперед.
— Ты глупая девчонка. Из Нефертари такая же колдунья, как из тебя. Пойми наконец: сами боги призвали Акори в царство мертвых. Если ты ищешь виноватого, то вини Хенуттауи.
— Почему это?
Уосерит посмотрела на меня. Я поняла, чего она хочет, и сказала:
— Потому что, если бы Хенуттауи не припугнула Ашаи, отцом твоего ребенка был бы он.
Исет вздрогнула.
— Какие глупости!
Я отвела взгляд.
— Ты сама не знаешь, что говоришь, — с горечью прошептала Исет. — Он уехал в Мемфис, к больному отцу.
— Это тебе Хенуттауи сказала? — Уосерит подняла брови. — Нет, Ашаи — живописец и остался в Фивах. Он работает на постройке Рамессеума и женился на красивой девушке из своего народа. Хотя теперь, когда у тебя родился сын, тебе до Ашаи нет дела.
Впрочем, и я, и Уосерит видели, что это не так.
Лицо у Исет стало недвижным, словно пустыня в безветренный день.
— Мы воскурим в храме благовония и поблагодарим Амона за твое благополучное разрешение, — пообещала Уосерит.
За дверью родильного покоя я повернулась к жрице.
— Зря мы ей сказали сразу после родов.
— Минута была самая подходящая. Пока Рамсес будет воевать, Исет пусть выясняет отношения с Хенуттауи. Моя сестра отлично знала, что Исет Рамсесу не пара, и все же протолкнула ее под венец, обрекла несчастную на одиночество. Правда, жалеть ее не стоит. Таков ее выбор — ты ведь тоже сама выбираешь, каким будет твое завтра.
Вечером Мерит накрасила мне веки. На шею я надела украшение из бирюзы, а на голову — золотую диадему и любовалась отраженной в зеркале коброй, изготовившейся для нападения: ее гранатовые глаза сверкали на фоне моих черных волос, как искры пламени.
— А у тебя хорошее настроение, — заметила няня, — учитывая сегодняшние события.
— Я собираюсь в плавание — меня ждет приключение, быть может, самое интересное в жизни.
