Уинстон Грэм - Четыре голубки
Том Харри плюнул в него и сказал:
— Это за жаб, говнюк. В следующий раз хорошенько подумай.
Потом он развернулся, но остальные не пошевелились.
— Бросьте его! Он очухается. Оставьте его здесь! Пусть его подберет братец-святоша.
IIIУдивительно, но в таком месте, где никакое движение не проходит незамеченным, никто не видел происшествие в пруду. Первым заметил тело один из сыновей Уилла Нэнфана, он осторожно приблизился, чтобы поглазеть, а потом побежал рассказать матери. Шар Нэнфан была сильной и привлекательной женщиной с чудесными золотистыми волосами, с годами потускневшими. Она вышла из коттеджа вместе с двумя маленькими дочерями, воскликнула «Господи ты боже мой!», перекатила Дрейка на спину, смыла кровь и грязь с его губ и ноздрей с помощью крепкого десятилетнего мальчугана отнесла его в свой коттедж. Там его положили на земляной пол на кухне, побрызгали в лицо ледяной водой из колодца, похлопали по щекам и привели в чувство. Вызвали Уилла Нэнфана, пасущего овец, он осмотрел парня, ощупал сломанные кости и сказал, что пошлет за доктором Чоуком.
Дрейк отказался, как отказался и называть имена нападавших. Он просто сообщил, что это были три бродяги, пытавшиеся его ограбить. Он их не знал и вряд ли опознает при встрече, они закрывали лица. Он снова закашлялся, когда ему дали рома, и выглядел так, будто его вот-вот стошнит, но попросил дать ему десять минут, и тогда он пойдет домой. Уилл Нэнфан сказал, что лучше послать за Сэмом, но Дрейк ответил, что его брат до шести на шахте, не стоит его беспокоить, через десять минут он и сам встанет на ноги.
Шар сказала, что это просто стыд и позор, она много раз обращала внимание на такого привлекательного юношу, а теперь не знает, может, его лицо изуродовано навсегда. Губы его распухли, по щеке тянулся порез, бровь рассечена, а под глазом фингал. Она сделала примитивную перевязку щеки, чтобы остановить кровотечение, и приложила холодный компресс к раздувшейся лодыжке, а потом заявила, что Дрейку следует спокойно лежать час или два, прежде чем даже подумать о том, чтобы выйти во двор. Дрейк возразил, что ему нужно всего десять минут, но повторив эти слова уже несколько раз через длительные промежутки, в конце концов сдался и впал в полузабытье, от которого его пробудил Сэм.
— Они тебя вызвали? — спросил Дрейк. — Не стоило этого делать.
Но Сэм ответил, что уже шесть часов, он как раз возвращался со смены. Тогда Дрейк удивился:
— Неужели уже так поздно? У меня, наверное, горн потух!
Через полчаса они отправились домой, солнце просвечивало через туман над морем, как раскаленная докрасна монета.
По пути Сэм вытянул из брата всю историю. Хромая так медленно, что темнота застала их в пути, Дрейк, одетый в позаимствованный сюртук, заставил Сэма поклясться, что тот сохранит тайну.
— Это не ради меня, но видишь ли, не нужно между нами лишних осложнений. Может, я зря решил, что...
— Какой же ты тупица, — мягко сказал Сэм. — Тупица. Я должен был пойти с тобой. Этот Том Харри — унылый человек, живущий во грехе. Его ждут муки ада. Но мы не сможем предотвратить осложнений.
— Не можем, но капитан Росс не должен узнать, это важно.
— Да... Да... Трудно будет сохранить это в секрете в деревне. Тебя никто не видел?
— Вроде нет. Кажется нет. Понимаешь, я не хочу стать причиной вражды между Полдарками и Уорлегганами. Если об этом станет известно, кто знает, что за этим последует? Мы так многим обязаны капитану Россу. Если он узнает, то неизвестно, что он может натворить. А ведь он может, Сэм. Ради Демельзы и себя самого.
— Христианский долг — преломить хлеб прощения. Но, Дрейк...
— Погоди, дай передохнуть несколько минут. Что ты говорил?
— Наш долг также — следовать по тому пути, что избрал для нас всевидящий Бог. Рано вставать и не давать волю чувствам, быть трудолюбивыми и аккуратными, чтобы Отец небесный возрадовался за нас, увидев наши чистые души. Но... Не вижу, как ты можешь продолжать работать на кузнице по соседству, Дрейк, когда тебя так донимают. Когда разрушают всё, ради чего ты трудился. И теперь...
Дрейк поднялся и снова двинулся дальше.
— Вот что я тебе скажу, — произнес он. — Я не сдамся.
— Да... — Сэм всмотрелся в разбитое лицо брата. — Но я за тебя боюсь.
— За мою душу?
— И за нее тоже, ты сам прекрасно знаешь. Но больше боюсь за твое земное существование и благополучие. Еще немного, и сегодня тебя бы утопили. Или переломали бы ребра. Я попрошу у Бога прощения за то, что слишком беспокоюсь о земной жизни брата, но случившееся с тобой меня очень встревожило, не будет нам обоим покоя, пока мы боимся за твою жизнь и безопасность... Может, если бы ты продал мастерскую, то нашел бы похожую в Редрате или Камборне, поближе к дому. Тогда ты бы...
— Я не сдамся, — повторил Дрейк.
Больше до самой кузницы они не разговаривали. Сэм не отвел брата наверх — вдруг завтра он не сможет спуститься. Он принес коврик и одеяло. На кухне нашелся кусок вареного кролика, и Сэм подогрел его и подал с картошкой и ячменным хлебом. А потом удовлетворенно наблюдал, как Дрейк съел несколько ложек.
После ужина Сэм всё убрал и произнес молитву. Он собирался остаться на ночь, но перед сном хотел понять, что на уме у Дрейка. Слепая решимость стоять на своем выглядела трудновыполнимой. А кроме того, нападки могли и усилиться. Сэм всё это высказал.
Дрейк кивнул.
— Да, это верно.
— А Росс и Демельза... Я всё понимаю, — сказал Сэм. — Но если ты не втянешь их в эту заварушку...
— Я сделаю то, что собирался сделать сегодня. Схожу к миссис Уорлегган.
— Тогда я пойду с тобой. В одиночестве ты напросишься на что-нибудь еще похуже. Вместе...
— Нет... Не впутывайся в это, Сэм. Я найду другой способ с ней повидаться.
— Какой способ? Она иногда выезжает на прогулку верхом, но не думаю, что она будет рада...
— Когда она вернется в Труро, я повидаюсь с ней там. В городском доме не будет егерей.
— Там будут лакеи. И они не лучше.
— Они меня не знают. Я рассчитываю, что она меня примет. Я расскажу ей всё и попрошу помощи.
Сэм немного поразмыслил.
— Ты никогда с ней не разговаривал?
— Никогда.
— Она была против твоей дружбы с Джеффри Чарльзом.
— Да, но позволила ему приходить ко мне прошлым летом.
— И почему ты считаешь, что она поможет?
Дрейк с бесконечным терпением сменил позу, корчась от боли.
— Мне кажется, она любит честную игру.
Глава девятая
Уорлегганы остались в Тренвите вплоть до третьей недели апреля. Многочисленные ссадины Дрейка зажили. Порез на лице превратился в шрам, синяки на теле почти прошли, он начал ходить не прихрамывая. Но похоже, его лицо уже никогда не станет прежним. Шишка на челюсти не уменьшалась, осталась рассеченной и бровь.
Демельза ничего не знала до второй недели апреля, а потом рассвирепела, что подобное могло произойти, расстроилась при виде младшего брата и при мысли о том, что он никогда не избавится от злого рока, преследующего его с тех пор, как он встретил Морвенну. Она не поверила заявлению, что он не знает троих нападавших и не сможет их опознать. Демельза сразу предположила, что он наткнулся на кого-то из егерей Уорлеггана.
— Однажды я сама это испытала, как-то с Гарриком, — сказала она, — и когда Росс вернулся домой, то пошел в Тренвит и предупредил Джорджа, что любое повторение подобного дорого ему обойдется. Я попыталась помешать Россу пойти, не хотела дополнительных неприятностей между семьями, но он не прислушался и всё равно пошел.
— Я тоже не хочу неприятностей, — сказал Дрейк.
— Так значит, это они.
— Я этого не говорил.
— Это всё усложняет.
— Просто не говори капитану Россу. Были это егери или бродяги, не имеет значения, но если ты скажешь ему, что меня избили, это возбудит его подозрения, в точности как у тебя.
— Он всё равно узнает. Но сейчас он с ополчением и не вернется до пятницы.
— Тогда, если он услышит, скажи, что это пустяки. Скажи, что у меня просто пара синяков и ничего серьезного.
— Но если это егеря, а не бродяги, это может повториться.
— Нет, если я буду осторожен. А я буду осторожен, Демельза.
Восточный ветер продолжал мести по двору, создавая маленькие пыльные водовороты и задувая горнило без помощи мехов. Демельза запахнула плащ и откинула с лица прядь волос.
— Эти нападки на тебя...
— Прекратятся, я уверен.
— Как? Что их остановит?
Дрейк улыбнулся, хотя и кривовато.
— Терпение, сестренка. Помнишь, как всегда говорит Сэм: «Своими испытаниями, опасностями и ловушками Господь расчищает мне путь».
— Ох, Сэм... Я люблю Сэма, да кто бы не любил? Но он не умеет обращаться со злобными людьми. Да к тому же заботится только о душе.
