Сюзан Таннер - Путы любви
Даже потом, когда они остались одни в их комнате, где она промывала и перевязывала глубокую рану на его бедре, длинный, но неглубокий порез на предплечье, радость не покидала ее. Она хорошо ее прятала, когда просила его сидеть спокойно, обрабатывая его раны. Закусив нижнюю губу, она вытаскивала кожаные клочки из раны на ноге.
Лаоклейн видел, как она изменилась в лице, побледнела.
– Это может сделать Гарда или Бретак.
– Не так осторожно, как я, – сказала она.
– Но я пережил годы сражений и множество ран без твоей помощи, дорогая.
– Эту ты не переживешь, если будешь говорить и снова двигаться, дорогой.
В ответ он что-то профыркал, но не пошевелился и не сказал ни слова до тех пор, пока последний бинт не был завязан на ноге.
– Я не беспомощный, дорогая. Я еще могу наказать твою дерзость.
Его голос и лицо стали зловещими. Отпрянув, она смотрела на него со страхом и надерзила ему:
– Чтобы поймать меня, дорогой, тебе нужны две здоровые ноги.
– А если я прикажу тебе подойти ко мне?
– Приказы существуют для тех, кто их отдает!
Она не ожидала от него такой прыти. Он наклонился вперед и легко схватил ее, не обращая внимания на раненое бедро. Конечно же, не было никакого наказания. Дара обняла его за шею и крепко сцепила руки. Положив голову ему на плечо, она вздохнула.
– О, Лаоклейн, я так за тебя боялась. Не будь безрассудным в сражении, иначе твоя смерть станет и моею.
Неловко он старался ее успокоить, но его уверения не могли унять тревогу внутри ее. С радостью и страхом она думала, какое божество наградило ее такой драгоценностью и какое несчастье могло бы лишить ее этой драгоценности.
Летний ливень начался снова, и опять бешеные потоки текли по холмам и разбивались о неприступные горы. И хотя несчастные крестьяне суетились в своих лачугах, им больше по душе была жестокость природы, чем жестокость человека. Потери крестьян были значительны. Их лишили урожая и скотины, но они надеялись на помощь Макамлейда.
Потери клана были незначительны. Лаоклейн сидел во главе длинного стола. Его приближенные один за другим отчитывались за людей. У Никейла погиб один, двое раненых, Бретак назвал еще одного погибшего. У Дунстана потерь не было, но один был сильно покалечен. Среди погибших был Криф.
Не было известий о тех, кто охранял скот. Гарда ждала в нетерпении. Она все время смотрела на Дунстана. Глаза ее обвиняли его. В этой драке убили двух крестьян: женщину и смелого молодого мужчину. У нее остался муж, у него жена, у обоих остались дети.
Наконец Лаоклейн потребовал объяснения:
– Итак, Бретак, ты и твои люди должны были не допустить этих грабителей в долину. Почему же вы потерпели неудачу?
– Ума не хватило. Подошел пастух и сказал, что напали на стадо. Мы пошли за ним, но обнаружили, что все спокойно, коровы целы, хотя лагерь был атакован стрелами и копьями. В один миг мы поняли свою ошибку. Мы вернулись в долину, но враг опередил нас. Твоя злоба должна быть направлена на меня. Я в ответе за потери в Галлхиеле. Моя вина.
Лаоклейн покачал головой:
– Ты делал то, что было нужно. Ты не виноват. Мы потеряли людей, несколько крестьян лишились домов и средств к жизни, но гораздо больше крестьян не тронули – тех, кто остался в стороне от тропы, по которой покатился смерч разрушения. Никто не останется без еды или крова.
Когда сделали все, что могли, отдали приказы позаботиться о людях и укрепить оборону долины, Лаоклейн уступил требованиям Дары и пошел спать. Она придет к нему через некоторое время, а сейчас она была нужна Гарде. Дунстан уехал в горы, чтобы самому убедиться, что ни стадо, ни его пастухов не тронули. Гарда не найдет себе места, пока не подтвердят, что Парлан в безопасности.
– Весть донеслась бы быстро, если бы там было опасно, – успокаивала ее Дара. – Милорд назначил хороших мужчин охранять стадо.
– Но Парлан еще мальчик.
– Я уверена, за ним внимательно следят. Поверь суждению Лаоклейна и в способности своего сына. Поверь в Дунстана. Какой бы отец послал своего сына на задание, рассчитанное на мужчину, зная, что мальчик к нему не подготовлен. Нет, нельзя всем не верить.
– Поистине, миледи, такие речи уверенно произносит женщина, чей ребенок действительно находится в безопасности, потому что она его еще носит. Вот когда твой ребенок начнет ускользать из твоих рук, ты будешь говорить не так уверенно и страх твой будет куда больше моего.
Дара не обращала внимания на горечь речей Гарды, на то, что она говорила честно и прямо. Дара не согласилась с ней.
– Я отпущу своих детей, если буду знать, что их отец позаботится о них. Если бы я умерла, рожая, я бы сожалела, что не узнала своего ребенка, но я бы никогда не сомневалась в том, что Лаоклейн позаботится о его будущем.
Гарда рассердилась:
– Даже не намекай на такую возможность. Ничто не помешает рождению ребенка! – Хотя в действительности она была не очень уверена в этом. Она рожала не один раз. Пока еще не редки были мертворожденные дети и лихорадящие матери.
Дара была спокойна.
– Я не боюсь, это был лишь пример.
– Плохой!
.– Ты суеверна, Гарда? Я волнуюсь так же, как любая женщина, но не за себя. Я волнуюсь за своего ребенка и за Лаоклейна.
– Милорд Макамлейд сильный мужчина.
Теперь Дара почувствовала холод, но ей не хотелось говорить об этом. Вдруг оглушающий стук сотряс большие входные двери. По ее резкому приказу слуга помчался их открывать. Вошли двое мужчин. Они несли какую-то фигуру, которая безвольно висела между ними. Их окружала охрана Галлхиела. Дара не знала этих мужчин, но ее внимание привлекла их ноша. Не глядя на незнакомцев, она подняла глаза на охранников:
– Объясните.
Один мужчина вышел вперед и опустился на колено со словами:
– Они пришли одни и умоляли об убежище. Они без сопротивления сдали свое оружие.
– Вы поступили правильно. – Она посмотрела на незнакомцев, о которых они говорили. – Зачем вам убежище?
Когда она говорила, они положили свою ношу на ковер. Накидка, прикрывавшая затихшую фигуру, упала в сторону. Дара вздрогнула. Она увидела бледные щеки, темные ресницы закрывали темно-синие глаза. Темные серые волосы лежали на промокшей одежде.
– Нашу леди сбросила лошадь в самый разгар грозы. Мы притаились с ней, пока все в долине не успокоились. Она больна и ранена, леди Галлхиел.
– А что она делала в нашей долине? – Дара выдавливала из себя слова. Голос ее охрип. Глаза ее сверкали злобой. Мужчины осторожно переглядывались. – Итак, она вела своих людей на Галлхиел, убивая и сжигая, а вы просите о милости к ней!
– Сейчас она беспомощна, миледи.
– Говорите, упала? Я сомневаюсь в этом, как сомневаюсь и в том, что какая-нибудь лошадь или человек могут отделаться от нее.
