Тереза Медейрос - Неотразимый дикарь
— Боюсь, я не могу это сделать, милорд. У меня нет иного выбора, кроме как освободить вас от обещания жениться на мне, потому что оно было дано тогда, когда мы ничего не знали о вашем подлинном происхождении и вытекающих отсюда обязанностях продолжить аристократический род.
Теперь уже слезы из ее глаз лились потоком. Он коротко и обидно рассмеялся.
— Но ведь именно таким и был наш план с самого начала, разве нет? Ты собиралась расторгнуть нашу помолвку и разбить мне сердце. Уверен, в глазах общества я стану трагической фигурой и в женщинах, желающих утешить меня, недостатка не будет.
Эти слова больно ранили ей сердце, но она знала, что у нее нет права упрекать его, потому что это была правда.
— Но ты имеешь право получить вознаграждение, — сказал Коннор.
Она прерывисто вздохнула, заставила себя поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Оно мне не нужно.
Его глаза были холодными и далекими, как луна.
— Тебе, может, и не нужно, а Софи? Почему бы тебе, не взять его в качестве платы за услуги?
С этими словами Коннор повернулся и вышел из комнаты.
Памела упала на колени возле кушетки и горько зарыдала, уткнувшись лицом в подушки.
Она плакала уже довольно долго, когда вдруг почувствовала, что чья-то ласковая рука нежно гладит ее по голове. Она встрепенулась, думая, что это Коннор, но увидела сидевшую рядом Софи. Золотистые кудряшки прикрывали ее припухшие от сна глаза.
Софи коснулась рукой покрасневшей от слез щеки сестры и тихо спросила:
— Что с тобой, Памми? Я никогда не видела, чтобы ты так горько плакала, даже когда умерла мама.
— Я не могла себе этого позволить, — смутилась Памела. — Мне нужно было быть сильной… ради тебя.
— Ну, успокойся, дорогая, — проворковала Софи, снова ласково гладя сестру по голове. — Давай теперь я буду сильной ради тебя.
Сочувствие сестры вызвало у Памелы новый поток горьких слез, которые словно прорвали плотину ее долгого молчания. Она рассказала сестре о том, что произошло между ней и Коннором, и к тому времени, как слов больше не осталось, глаза ее опухли настолько, что больше походили на узенькие щелочки. Она чувствовала себя настолько изможденной, что не могла поднять голову с колен сестры.
— Так, давай посмотрим, все ли я правильно поняла, — пробормотала Софи, мягко гладя сестру по голове. — Пока Коннор был опасным преступником, и за него было обещано немалое вознаграждение, он мог в любой момент подвести себя и тебя под виселицу. Но тебя это не смущало, и ты готова была выйти за него замуж. Но теперь, когда он превратился в состоятельного аристократа, который может дать тебе все, о чем только можно мечтать, ты отшвыриваешь его от себя, как старый башмак.
Памела кивнула, потом отрицательно покачала головой, потом снова кивнула.
— И все это потому, что ты сама невероятно благородная и бескорыстная. И чтобы доказать это, ты готова отказаться от собственного счастья и сделать несчастным его.
Памела медленно подняла голову и посмотрела на сестру.
Софи сморщила свой хорошенький носик.
— Разве ты не понимаешь, Памела, что Коннор — это лучшее, что было в твоей жизни? Ради него ты должна стать эгоисткой и захотеть добиться того, чего хочешь для себя. И, судя по звукам, доносившимся до меня из-за дверей твоей спальни почти каждую ночь, могу сказать, что хочешь ты именно его, Коннора.
— Ну конечно, он мне нужен как воздух! Как сама жизнь! Но я не гожусь в герцогини.
— Памела, дураку ясно, что он тоже обожает тебя, и ему все равно, принцесса ты или простая молочница. И потом, — добавила она твердо, — если ты не выйдешь за него замуж, то это сделаю я. — На ее губах появилась мстительная улыбка. — Пусть это послужит уроком несчастному кузену Криспину.
Она встала, зевая и потягиваясь, словно маленькая грациозная кошечка, и отправилась в свою комнату.
— Если тебе удастся вернуть его сегодня в свою постель, постарайтесь не будить меня. Мне просто необходимо как следует выспаться.
Когда сестра ушла, Памела кое-как встала на ноги и внезапно почувствовала радость от того, что можно быть эгоистичной, жадной и думать только о себе и о том, чего ей хочется. Ей хотелось Коннора. Сейчас же, в собственной постели и навсегда, на всю жизнь…
Она стремительно пошла к дверям, но вдруг ахнула и остановилась, увидев свое отражение в зеркале.
В глубине души Коннор знал, что в бальном зале он будет не один. И все же он вошел туда и остановился перед портретом женщины, которую всегда знал как собственную мать.
Сидевший в инвалидном кресле герцог смотрел не на портрет. Он разглядывал миниатюру в медальоне.
— Как жаль, что я не знал ее такой, — тихо сказал он. — Она выглядит такой спокойной и умиротворенной, никакой тревоги и волнения в глазах.
— По поводу вашей супружеской верности, например?
Герцог захлопнул крышку медальона.
— Возможно, она даже заплатила старухе из Стратепи, чтобы та всем рассказывала о ее смерти. Она была очень умной женщиной. — Загадочная улыбка тронула губы герцога. — Слишком умной для меня. Она для себя решила, что ей нужно бесследно исчезнуть, чтобы иметь возможность спокойно начать новую жизнь под другим именем, с другой семьей, с другим мужем…
— Хорошим мужем, — уточнил Коннор. — Во втором браке она родила дочь, мою сестру Катриону.
— Значит, она была счастлива?
Коннор кивнул.
— Она постоянно улыбалась и все время что-то напевала.
— Я рад за нее. Я всегда хотел, чтобы она была счастлива, и очень жаль, что я оказался не тем человеком, который… сделал ее по-настоящему счастливой.
Герцог замолчал и задумался, теребя в пальцах медальон.
— Но знаешь, — продолжил он после паузы, — ведь когда-то она меня тоже любила.
— Конечно, любила, иначе вы бы не могли разбить ей сердце.
— Как она… умерла?
Коннор мгновенно вспомнил страшную сцену ее самоубийства и с трудом выдавил:
— Она бы назвала это достойной смертью.
Оба замолчали, глядя на портрет прелестной молодой женщины, которая сыграла решающую роль в их жизни — своим присутствием и своим отсутствием. Коннор первым нарушил молчание:
— Кажется, я достойный сын своего отца — Памела уходит от меня.
Герцог посмотрел на него с неподдельным испугом.
— Нет! Не отпускай ее от себя!
— Как я могу остановить ее? — отчаянно покачал головой Коннор. — Если бы мы были сейчас в Шотландии, я бы просто-напросто увез ее силой и заставил выйти за меня замуж под дулом пистолета. Потом приковал бы к постели до тех пор, пока она не смирилась бы со своей участью. Но что я могу сделать здесь, в вашей цивилизованной Англии? Запугать ее? Пригрозить судом за нарушение договора о помолвке?
