Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини
«Да и чего бояться? Сама же говорила сегодня, с мёртвыми проще, нет риска навредить или сделать больно», сказала она себе, стараясь быть очень убедительной. Оставалось преодолеть последний барьер, носящий скорее эстетический характер, и Саша вновь подумала об отце. Он же не раз проводил вскрытия, а раз мог он, значит, она тоже должна научиться, раз она во всём хочет быть похожей на него!
И тогда она улыбнулась.
«Я не подведу тебя, папочка, — мысленно обратилась к нему Саша, — я всё сделаю, как нужно! Он хочет заключение о смерти? Я сделаю ему заключение, или я не твоя дочь!»
Сидоренко, когда увидел эту её улыбку, едва ли не выронил свои очки. За почти тридцать лет практики в больнице у него было много учеников, но ни один из них никогда не задерживался надолго. Как правило, девять из десяти срезались на самом первом испытании, его любимом, ну а остальных он, теми или иными способами, отваживал от себя, используя свой никуда не годный характер. Он всякий раз с истинным наслаждением наблюдал за безграничным страхом, охватывающим каждого первого, кто заходил в его царство мёртвых, за их брезгливостью, когда они впервые видели трупы так близко, и за тем, как эти бедные студенты брали скальпель в свои трясущиеся руки… Так весело ему было смотреть на их лица! Его любимым был момент, когда они осознавали, что должны будут сделать то, о чём он их просит, если хотят и дальше практиковаться под его началом. Выдерживали единицы. Барышни падали в обморок, юноши мало чем от них отличались, но те, кто покрепче, доходили порой до начальной стадии вскрытия, но потом их самих выворачивало наизнанку от непрезентабельности увиденного. На этот случай Сидоренко всегда с любезностью подавал им таз, в котором иногда, будто по случайности, оказывались внутренности только что вскрытого покойника. Тогда студентам становилось ещё хуже, и они убегали прочь с позором и повторяющимися приступами тошноты, а он зловеще смеялся им вслед.
И до сей поры никогда ещё Ипполит Афанасьевич не видел, чтобы кто-нибудь из его учеников улыбался, беря в руки скальпель. Это показалось ему жутким. Сам он и то никогда не улыбался, да чему же улыбаться, прости господи?
Но на этом сюрпризы не закончились. Вместо того чтобы согнуться пополам от дурноты, или разрыдаться, или потерять сознание, эта удивительная молодая особа без лишних колебаний взялась за дело. Ипполит Афанасьевич поспешил надеть очки, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают, но заметил лишь удивительную твёрдость её рук и уверенность движений.
«Белая горячка», подумал он тогда, ошарашено наблюдая за работой Александры.
Молодец. Допился!
А ведь предупреждал Викентий, что его дружба с абсентом добром не кончится!
— Врождённый порок сердца, — сказала Александра, когда дело было сделано. И, обернувшись на Сидоренко, попросила: — Дайте мне иглу с ниткой, я зашью.
— Я… я сам. — Кое-как выдавил из себя Ипполит Афанасьевич, чувствуя себя на редкость глупо от того, что разговаривает со своими горячечными галлюцинациями. А они ещё оказались с характером и смели ему возражать:
— Это мой пациент. Я начала, мне и заканчивать! Тем более, у меня всегда получались аккуратные швы. Правда, на пяльцах. На человеке я никогда не практиковалась, но, я думаю, этот милый юноша не станет возражать! — Тут она нервно, коротко, усмехнулась, и добавила: — Я пошутила. Как его зовут?
— Григорий Павлович Устинов. — Сам не зная зачем, ответил Сидоренко, подав ей нитку с иглой. — Сын Наташки Устиновой, у неё кафе через дорогу. Хороший мальчик был, только в голове всякая дурь про революцию. Студент, — добавил он, наблюдая за тем, как Александра делает аккуратные стежки.
— Вряд ли его можно было спасти. У нас не делают операций такой сложности. Если только за границей. Но это сколько нужно денег! Да и потом, военное положение… Сомневаюсь, что у него что-то вышло бы. Прости, милый наш Григорий Павлович, но ты, похоже, был обречён.
— Странно, что вообще до своих двадцати дожил. — Вставил своё слово Сидоренко, до сих пор не понимая, зачем он разговаривает сам с собой. — Ему пророчили умереть раньше, и он об этом знал, а потому всегда мечтал умереть красиво. Взорвать себя рядом с царской каретой, например.
— Что же тут красивого? — Вздохнула Александра. Затем, закончив свою работу, аккуратно отрезала нитку ножницами, любезно протянутыми доктором, и положила их на стол, где он по-прежнему горделиво восседал. — Я могу идти?
— Д-да. — Неуверенно пробормотал он. — Раковина там, у входа, можешь помыть руки. На сегодня, я думаю, достаточно.
Александра только кивнула ему в ответ. На слова больше не было сил. И, уходя, она из последних сил старалась гордо нести голову, при этом сохраняя медленный, уверенный шаг, а не нестись сломя голову от этого ужаса, как требовал её внутренний голос.
«Мне срочно нужно на воздух», поняла она, наблюдая за тем, как с её рук в раковину стекает кроваво-красная вода. Головокружение вернулось, несмотря на то, что самое страшное, вроде как, было уже позади.
Но на счёт этого она ошибалась.
Поднявшись из подвала, Сашенька вышла в светлый и просторный больничный коридор, и лицом к лицу столкнулась с Мишелем Волконским. Как ни странно, но о дурноте своей она мигом позабыла, когда увидела его, а вот головокружение не прошло, скорее, только усилилось.
«Этот-то здесь откуда?», удивилась она, а потом бесконечно расстроилась, под его ироничным, изучающим взглядом. Она не сняла халат, когда выходила из морга, она совсем забыла про халат!
Час от часу не легче, то она предстала передним в старом платье, сшитом по моде прошлого столетия, то в перепачканном кровью халате, грязном и несвежем. И что он о ней подумает после всего этого?
«Как будто бы мне есть до этого дело!», раздражённо сказала себе Александра, и сделала шаг в сторону, давая Мишелю возможность пройти, освободив коридор.
Он, однако, уходить не поспешил, и, кивнув на её халат, с усмешкой спросил:
— Что, убила своего первого пациента, сестрёнка?
Мерзавец! Да как он смел?! Заметив, как вспыхнули гневом её глаза, Мишель весело рассмеялся, даже не думая скрывать, что откровенно издевается над ней.
— Очень смешно! — Только и сказала ему Александра. После чего, презрительно усмехнувшись, добавила: — Ваше величество! — И, сделав реверанс, такой же изысканный, и такой же демонстративный как вчера, обошла его стороной и быстрыми шагами направилась к выходу.
Никогда ещё она не была так зла, как в тот момент! И без него было невесело, так тут ещё, нате пожалуйста, появился, со своим чёртовым остроумием! Что он, вообще-то, здесь забыл?
