Хиби Элсна - Брак по любви
— Ну, что касается лично меня, — сказала Каролина, — то мне нравятся католики. Мне кажется, это самая романтическая и прекрасная религия. Это так потрясающе — целиком отдаваться молитве! Правда, у меня не всегда получается, потому что для этого нужно суметь как следует сосредоточиться. Но зато, когда мне это удается, я знаю, что Господь обязательно услышит меня. И я просила его о тебе — о ком-нибудь, кто сказал бы мне: народ твой будет моим народом, твой дом — моим домом, и куда ты пойдешь, туда пойду и я. А ты можешь поклясться мне в этом, Фанни?
— Что я буду верной тебе, как Руфь была верна Наоми?
— Да, и станешь для меня единственным другом, кому я смогу по-настоящему доверять, другом, который никогда не осудит меня, а если я попрошу, то последует за мной на край света!
— Но… я… — замялась Фанни. — Мы с тобой… едва знаем друг друга.
— Глупости! Я сразу поняла, какая ты на самом деле! Неужели ты не видишь — ты уже оставила свой народ и свою страну! Только представь, Фанни: я отдам тебе все свои книжки, платья — все, что захочешь, — но и я всегда должна быть для тебя на первом месте, ты всегда должна помнить обо мне! Мы будем вместе учиться, и вместе ездить верхом, и читать Шекспира, и даже наши кровати будут стоять рядом. Ты больше никогда не будешь одинока!
Фанни подняла на Каролину удивленный и восхищенный взгляд. Ей еще никогда не приходилось встречать такую странную и удивительную девочку. Слово «эгоизм» пока еще не успело обосноваться в лексиконе Фанни, но с некоторым смущением она все же поняла, что ее пытаются уговорить отдать самое себя во власть человека, снедаемого желанием властвовать и управлять, которому необходимо утвердиться в собственном превосходстве.
— Никто и никогда не узнает о нашей тайне, — с воодушевлением продолжала Каролина. — Они будут думать, что мы с тобой — просто близкие подруги, но не смогут догадаться, что ты всецело принадлежишь мне.
Озадаченную Фанни одновременно привлекала и отталкивала эта неожиданная перспектива. Она сомневалась, что один человек может целиком и полностью принадлежать другому человеку, как того требовала Каро. Но если уж Каролина настаивает, очевидно, будет разумнее с ней согласиться.
Кроме того, Фанни весьма польстило то обстоятельство, что эта странная девочка так сильно в ней нуждается. С того дня, как умер отец, ее собственная семья потеряла к ней всякий интерес, и мачеха весьма недвусмысленно давала ей понять, что Фанни не вписывается в ее личные планы на будущее.
— В конце концов, ведь мы с тобой кузины, — сказала Каролина, — хотя я и не знаю, близкие или дальние. У меня целая куча кузин, и совершенно невозможно их всех разыскать — я имею в виду наши с ними родственные связи на генеалогическом древе. Но большинства из них я не выношу: такие ужасные дуры! Например, Хэрриет Кэвендиш обожает распускать сплетни и часами сидит за своим дурацким вязанием, вышиванием, ну и все в таком духе. Надеюсь, мы с тобой будем совсем другими кузинами.
— Я… я бы хотела этого, — тихо сказала Фанни.
— Тогда ты должна дать клятву Руфи. Это необходимо. Повторяй за мной: «Твой народ станет моим народом, и твой Бог — моим Богом».
Фанни послушно повторила слова клятвы.
— А этого нет в Библии, но я решила, что так будет еще лучше. Повторяй: «Я, Фанни, буду верна тебе, Каролина, ты будешь первой для меня после Господа, и никто и никогда не займет твое место в моем сердце».
Каролина выглядела довольной: Фанни, хоть и без особой охоты, но все же выполнила ее желание.
— Вообще-то ты должна была произнести эту клятву, стоя на коленях, — добавила она.
— О нет!
— Ну ладно, я сразу не подумала об этом, а такую клятву можно дать только один раз. Теперь, когда ты произнесла ее, разве ты не чувствуешь себя как-то по-особенному чудесно?
Фанни неуверенно покачала головой.
Каро порывисто обняла ее:
— Все говорят, что меня нельзя не любить, и ты тоже полюбишь, обязательно полюбишь.
Вошедшая миссис Мартин, увидев, что девочки сидят обнявшись, удовлетворенно произнесла:
— Да я вижу, вы уже подружились! Вот и хорошо, ее светлость будет так рада! Собирайтесь, сейчас подадут экипаж. Его королевское высочество сегодня вечером дает бал, и ее светлость должны немного отдохнуть, но прежде она хочет посмотреть, как устроилась наша маленькая мисс.
— Я сама займусь этим, — уверенно заявила Каролина. — Пойдем со мной, Фанни. У нас дома очень мило, правда, мы часто будем бывать здесь — тетя Джорджи обожает, когда мы к ней приезжаем. Мама скажет слугам, чтобы они переставили мебель в моей комнате, и мы прекрасно разместимся там вдвоем.
Глава 2
По счастью, Фанни легко привыкала к новой обстановке и вскоре стала полноправной обитательницей Девоншир-Хаус, равно как и не менее великолепного особняка на площади Кавендиш.
Родившись и проведя большую часть своего детства в совершенно ином окружении, она не принимала причуд и чудачеств своей новой семьи столь же безоговорочно, как это делали Каролина и ее братья. Но шли годы, и постепенно она стала понимать многое из того, что раньше повергало ее в глубочайшее удивление.
Вскоре она обнаружила, что для Каролины и ее друзей деньги не имели особого значения — исключительно потому, что они никогда не испытывали в них недостатка. А с тех пор, как обе девочки немного подросли, взрослые и вовсе перестали интересоваться их карманными расходами.
Леди Бесборо обещала не больше того, что она могла и хотела исполнить, говоря, что Фанни станет одной из ее дочерей.
— Они с Каро просто неразлейвода, — рассказывала она Джорджиане. — Почти так же, как и мы с тобой, сестричка.
Но никто и не догадывался, что вначале неосознанно, а позже — с твердой решимостью Фанни боролась за то, чтобы сохранить свое собственное «я». Она боялась одиночества и поэтому нуждалась в дружбе Каролины, но при этом какая-то часть ее «я» всегда словно стояла в стороне, наблюдая за жизнью того человеческого существа, частью которого являлась она сама.
В ее характере смешались независимость шотландцев и отрешенность французов; оба эти качества плохо уживались с романтичной женственностью, унаследованной Фанни от матери.
Она держала свою клятву, данную Каролине, а Каро опекала ее на протяжении тех первых лет, когда она пыталась отыскать свое место, свою собственную нишу в жизни этой большой семьи.
Позже, когда Фанни выросла, она часто вспоминала о той детской, нелепой клятве верности, выжатой из нее практически силой.
В свои одиннадцать она была втайне возмущена и обижена; несколькими годами позже уже только смеялась над этим глупым обещанием, но все эти годы оно служило ей источником решимости сохранять нетронутой свою собственную индивидуальность.
