Джудит Френч - Мой нежный завоеватель
Он рассмеялся.
— Мы в восторге от того, что ты, госпожа, так хорошо владеешь нашим языком. Я приятно удивлен.
Не отпуская ее руку, он развернулся и повел ее через двор, мимо палат и коридоров, в великолепный зал приемов. Ее отец, Гефестион и человек десять военачальников поспешили следом за ними.
Александр остановился возле мраморной скамьи и жестом предложил ей присесть.
— Твой народ надолго задержал меня здесь, — сказал он. — Таких прекрасных воинов не сыскать во всей Персии. Но… — Он перешел с греческого на бактрийский, подбирая слова для тонкой похвалы. — Твоя красота известна всем, о ней уже слагают легенды. Говорят, что ясная звездочка Роксана — прекраснейшая из женщин всего мира.
— Отец учил меня остерегаться греков. Те, кто приходят с мечом в руке и с медом на устах, вдвойне опасны. Странно, государь, что ты так быстро изменил свое мнение. Разве не бился ты об заклад с Гефестионом, что я похожа на ослицу?
Александр снова засмеялся, затем встал и скрестил на груди жилистые руки.
— Мне нравится твое остроумие и нравишься ты сама, маленькая звездочка. — Да, это именно так. Я восхищен твоими медно-золотистыми волосами… почти цвета пламени. Это совершенно необычно для персиянки.
— Я вовсе не персиянка.
— Александр! — вмешался Гефестион. — Не стоит…
— А почему бы и нет? — Александр величественно взмахнул рукой, указывая на своих товарищей. — Разве все вы не твердили мне месяцами, что для меня наступило время подумать о наследнике империи?
— От македонской женщины знатного рода, — вставил Гефестион.
Александр покачал головой.
— Ты совсем лишен воображения. Безусловно, принцесса царской крови полностью удовлетворяет…
— Рожденная в самых глубоких пещерах подземного мира! — съязвила Роксана.
— Дочь моя, — увещевал ее Оксиарт, — не говори глупости.
— Да, именно так! — воскликнул Александр. — Что на это скажешь ты, принц Оксиарт? Согласен ли ты на такой почетный брак?
— Разумеется, — ответил отец Роксаны.
— Лучше мне броситься вниз с самой высокой башни и стать пищей для стервятников! — в отчаянии выкрикнула она.
— Имея такую силу духа, — продолжил Александр, — она подарит мне сыновей для…
— Ты сошел с ума! — запротестовал Гефестион. — Я не желаю принимать в этом участия.
— И я тоже, — согласилась с ним Роксана.
— Ты будешь делать то, что я скажу, — запальчиво заявил Оксиарт. — Прими…
— Принять что? — перебила его дочь. — То, что я должна отдаться этому македонскому пастуху, который сжег наши города и опустошил наши земли?
Пощечина Оксиарта заставила ее замолчать. Никогда прежде отец не поднимал на нее руку.
— Ты — наследница этого царства, — сказал он, — и у тебя есть долг перед своим народом.
— Потребуй от меня чего-либо другого, но я не могу…
Отец снова поднял руку, но Александр встал между ними.
— Подожди. Дай ей время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
Грек отвел Оксиарта в сторону и поговорил с ним несколько минут, а Роксана старалась сдержать слезы ярости и отчаяния. Возвратившись, отец взял ее за руку и отвел в маленькую комнату без окон, расположенную за залом приемов.
— Возьми себя в руки, — потребовал он. — И прекрати вести себя, как испорченный дурным воспитанием ребенок.
— Что же ты наделал? Продал меня, чтобы спасти свою жизнь?
Его лицо побелело.
— Мое сердце болит от того, что ты так думаешь. — Мука в его глазах заставила ее содрогнуться.
Оксиарт выпрямился и снова стал тем владыкой, каким она всегда его знала.
— Ты заставляешь меня сказать тебе то, что не должен говорить ни один отец. — Его большие руки сжались в кулаки, тело напряглось, а мышцы лица стали подергиваться. — Ты являешься собственностью Александра. Он может использовать тебя, как рабыню или наложницу, может продать тебя на рынке невольников или же отдать одному из своих солдат… или многим.
— Прежде я успею покончить с собой!
— Ты проявила недомыслие, раскрыв ему свои намерения. Неужели ты полагаешь, что такой человек, как он, позволит тебе лишить себя жизни, если ты представляешь для него определенную ценность? — В его низком голосе прозвучала нотка отчаяния. — Этим браком ты можешь положить конец войне. Тогда Согдиана и Бактрия из порабощенных царств, превратятся в союзников Македонии. Если ты станешь его женой, он пощадит наш народ — мужчин, женщин и детей.
— А если я откажусь? Что тогда, отец? — По ее щекам полились слезы. Ее вдруг пронизал такой холод, что она не смогла сдержать стук зубов.
— Если ты не согласишься на брак с ним, он казнит всех мужчин, включая мальчиков, которым уже исполнилось восемь лет. Женщины и остальные дети будут проданы в рабство. Наши кони и скот пойдут под нож, наши колодцы отравят, а поля посыпят солью. Александр поклялся, что, если ты откажешь ему, он не оставит в живых ни единой души в окрестностях цитадели.
— Значит, я должна принести себя в жертву.
— Да, во имя Бактрии и Согдианы.
Ее руки покрылись гусиной кожей.
— А как же Кайан? Он должен был стать моим мужем. Что будет с нашей любовью?
Голос Оксиарта превратился в хриплый шепот.
— Его имя, сорвавшееся с твоих губ, станет для него смертным приговором. Он — мое доверенное лицо, а твоя любовь к нему — это любовь к родственнику, и не более того.
Она повернулась к стене, затянутой роскошной тканью, и прижалась лицом к вышитым на ней ярким цветам. Ее ногти впились в мелкие стежки, разрывая их в приступе молчаливой ярости.
— Бог моей матери! — взмолилась она. — Не требуй этого от меня и пошли мне достойную смерть!
Оксиарт взял ее за плечи и развернул к себе.
— Смерть? Неужели это все, о чем ты можешь думать? Это трусость! Где же храбрость, присущая той, которая воображала себя принцем Бактрии и Согдианы? — Его слова хлестали ее с неумолимой точностью плети, направляемой умелой рукой. — Ты сможешь стать царицей всей Персии и Греции. Завоюй сердце Александра, и твои дети будут наследниками трона империи.
— Мне нет никакого дела до Персии и Греции!
Она всхлипнула так, что этот звук тронул глубинные струны души ее отца.
— У моих армий есть только один подлинный герой — ты, моя дочь. Потомки возблагодарят тебя за такое решение, твое имя останется в веках.
— А мои слезы? Кто будет о них помнить?
В отдельной комнате Гефестион, Птолемей и Филипп делили трапезу с Александром. Гефестион, самый рослый из всех, мастерски разрезал румяное яблоко, все еще свежее после нескольких месяцев хранения, и отправил дольку в рот.
