Маргарет Мур - Распутник и чопорная красавица
О родственниках ему сейчас хотелось говорить меньше всего. К сожалению, Эзме права — ей действительно необходимо кое-что знать о его семейной истории.
— У меня было еще три брата — Маркус, второй по старшинству, Клодиус и Джулиус. Маркус погиб во время войны с Францией, Клодиус умер от лихорадки в Канаде, а Джулиус в шестнадцать лет упал с лошади и сломал шею. У меня была и сестра, но она умерла во младенчестве еще до моего рождения.
Эзме сдвинула брови. У любой другой женщины такое выражение могло бы означать сочувствие. Эзме, скорее всего, просто сосредоточилась, запоминая нужные сведения.
— А вашего старшего брата зовут Огастес?
— К сожалению, мой отец питал пристрастие к латыни и римской истории.
— Значит, вас назвали Куинтусом, потому что вы — пятый сын по счету? Кажется, по-латыни «куинтус» означает «пятый»?
— Да.
— Судя по выражению вашего лица, вы свое имя терпеть не можете.
— Не только имя. Мы с отцом не очень хорошо ладили.
— Мне очень жаль.
В ее голосе слышались искренние нотки.
— Не надо, — сухо ответил он.
Меньше всего он нуждался в жалости Эзме Маккалан. По родным он не скучал. Он слишком отличался от них — был одухотворен, полон жизни и задыхался в их душном мире, состоящем из охоты, стрельбы и рассказов о том, кто поймал более крупную рыбу, подстрелил фазана и первым заметил оленя. Он мечтал о чем-то другом — о яркой и полной событий жизни в столице.
— Со временем я открыл массу источников утешения.
— Видимо, вас утешали женщины.
Маклохлан сильно сомневался в том, что Эзме полностью сознает, зачем мужчина ищет утешения в объятиях женщины, хотя они дарят лишь мимолетное удовольствие и забытье. Вдруг он живо представил себе обнаженную Эзме, которая целует любимого, ласкает его, занимается с ним любовью, шепчет нежные слова, извивается и стонет в минуту наивысшего наслаждения. Открытие оказалось для него весьма неприятным.
— Сколько лет Огастесу? — спросила Эзме, разом выводя его из раздумий.
— Сорок пять.
— А вам?
— Тридцать.
Она задумчиво кивнула, и Куинн понял: в ее глазах он выглядит значительно старше своего возраста.
— Его жене двадцать семь, — продолжал он, — Хорошо, что вам с легкостью можно дать столько. — Казалось, его замечание ничуточки не обидело ее. С другой стороны, наверное, не стоит удивляться ее невозмутимости. Куинн еще не встречал женщины, которая настолько была лишена тщеславия. — Ей было семнадцать, когда они поженились, — добавил он. — Огастеса всегда тянуло к молоденьким.
И это замечание как будто не задело Эзме.
— Детей у них нет?
— Пока нет, но, насколько я знаю Огастеса, дело не в отсутствии старания.
Искра интереса мелькнула в светло-карих глазах Эзме, и Куинн снова удивился. Он ожидал от нее гневной отповеди; ему казалось, что одна мысль об интимной близости вызывает у нее отвращение.
— Что написано в их брачном контракте? — живо спросила Эзме. — Не сомневаюсь, они его составили.
Ему следовало бы понять, что ее больше волнуют не сексуальные отношения, а юридические! Как интересно наблюдать за ней, когда она обсуждает законы! Ее светло-карие глаза сразу оживляются, горят умом. Он с легкостью представил себе ее мозг в виде хорошо смазанного механизма, где вращаются все колесики и рычажки. Но вот что касается брачного соглашения или контракта его старшего братца…
— Понятия не имею. Правда, я этим не интересовался.
Эзме сурово сдвинула брови:
— И напрасно! Если брат умрет раньше вас, не оставив детей…
— Я не получу ни пени, а титул, скорее всего, перейдет к моему кузену Фредди. Не забывайте, меня лишили наследства. — Его голубые глаза потускнели. — Да, кстати… Мой братец предпочитает женщин покладистых и невежественных, поэтому его жена, скорее всего, самая необразованная и глупая молодая женщина из всех, кого вы когда-либо знали.
— Вот как? — ответила Эзме с таким видом, словно собиралась писать трактат о Маклохланах. — Пристрастие к дурочкам у вас семейное?
Снова испытав желание перейти в наступление, Маклохлан чуть подвинулся вперед, и их колени едва не соприкоснулись:
— Я предпочитаю женщин умных, которые знают, чего хотят, и не боятся говорить о своих желаниях… А умницы, которые ловко толкуют законы, меня буквально завораживают! Особенно если у них к тому же лучистые светло-карие глаза на хорошеньком личике в форме сердечка, полные губы и упругие щеки, а фигурка стройная и вместе с тем женственная…
Неожиданно ему трудно стало сидеть рядом с Эзме.
— Я вам не верю!
Он откинулся на спинку сиденья и громко расхохотался, показывая, что всего лишь дразнил ее. Эзме глубоко вздохнула:
— Раз уж нам придется действовать сообща, пожалуйста, попробуйте не дразнить меня и не выводить из себя… Лучше расскажите еще что-нибудь, чтобы никто не усомнился, что вы — Огастес, а я — ваша жена.
Несмотря на растущую досаду и данное себе слово помнить о том, что Эзме его ненавидит, Куинн кое-что заподозрил…
— Например, — быстро продолжила Эзме, явно не сознавая, какое действие на него оказывает, — как вас называют в семье? Куинтус? Куинн?
— Родственнички награждали меня кличками, которые я не потрудился запомнить. Поскольку окружающие будут считать нас мужем и женой, обращайтесь ко мне «милорд» или «Дубхейген».
— Мы ведь будем только притворяться мужем и женой, — тут же уточнила Эзме. Неожиданно в ее светло-карих глазах заплясали озорные огоньки. — Если хотите, я могу называть вас Дуб…
— Лучше Дубхейген или милорд. Если обратитесь ко мне каким-нибудь неподобающим образом, я сделаю вид, что не слышу.
— Что ж, милорд, — угрюмо согласилась она. — Как зовут вашу невестку?
Куинн обрадовался. Сейчас она получит!
— Гортензия.
Эзме откинулась на подушки и прищурилась:
— Ее в самом деле так зовут или вы меня дразните?
— В самом деле, — улыбнулся Маклохлан. — Правда, по-моему, нам лучше избегать называть друг друга по имени, даже наедине. В этом случае, даже если наш маскарад раскроется раньше времени, никто не обвинит нас в том, что мы пользовались чужими именами… Я могу звать вас своим цветочком… — он задумался, словно прикидывал, подходит ли Эзме такое ласкательное обращение, — или пышечкой!
Да, он назвал ее так на прошлое Рождество, чтобы подразнить, но сейчас, когда он понял, как она очаровательна, прежнее насмешливое прозвище в его устах прозвучало нежно. Куинн тут же одернул себя. Неужели Эзме Маккалан кажется ему очаровательной?!
Судя по ее взгляду, она охотно убила бы его на месте.
