Эммуска Орчи - Неуловимый Сапожок
– А что же это вы, милые мои котятки, не кричите «ура» гражданину Робеспьеру, который специально прислал сюда этот приказ из Парижа? – назидательно обратился к толпе Огюст.
– О! О! – понеслось со всех концов.
– Ура гражданину Робеспьеру!
– Да здравствует Республика!
– Повеселимся сегодня!
– Повеселимся!
– Пойдем по улицам!
– С песнями! С танцами!
Вдалеке, за портом, серую дымку рассвета сменил алеющий восход. Дождь кончился, и тяжелые мрачные тучи нехотя отступали, все больше и больше открывая чистое бирюзовое небо. От земли подымался пар, переливаясь розовато-золотистыми волнами.
Одна за другой стали проявляться из влажного сумрака башни старой Булони. Колокол пробил шесть. Начали одеваться в пурпур массивные купола Нотр-Дам-де-Пари, и ярко блеснула одним слепящим лучом позолота на Сен-Жозеф.
Вовсю щебетали городские ласточки, а с моря, со стороны Дюнкерка, донеслись приглушенные дальностью расстояния пушечные выстрелы.
– И еще запомните, милые мои голубки, – вкрадчиво посоветовал всем Огюст Моло, – в присланном Робеспьером сегодня из Парижа приказе говорится еще и о том, что отныне и навсегда добрый Боженька больше не существует!
Множество лиц в это время было обращено к востоку; там восходящее солнце, смяв незримой волной громоздящиеся облака, заиграло во всем своем величии, разливая пылающий малиновый свет. Море под этим пламенеющим небом превратилось в настоящий поток огня, знаменуя собой наступающий день.
Доброго Бога больше нет!!!
– Теперь во Франции есть только одна религия, – продолжал объяснять Огюст Моло. – Религия Разума! Все мы граждане!!! Все мы свободны и способны сами о себе позаботиться. Гражданин Робеспьер объявляет, что Бога больше нет. Добрый Бог – тиран и аристократ, и он свергнут, как все тираны и аристократы. Нет больше ни Бога, ни Пресвятой Девы, никаких святых, только Разум – единственная богиня, которой все мы должны поклоняться.
И жители Булони, глядя на пылающий восход, с тупой покорностью закричали:
– Да здравствует богиня Разума! Ура!
– Робеспьеру – ура!
Только женщины, боязливо скрываясь от пристально разглядывающего толпу городского глашатая и суровых взглядов гвардейцев, крестились за спинами мужей на всякий случай: а вдруг добрый Бог не послушался приказания Робеспьера и не прекратил своего существования.
Но, как бы то ни было, население Булони, забыв все свои волнения и страхи, было готово веселиться по приказу на объявленном в честь поимки Сапожка Принцессы национальном празднике. Всем даже уже хотелось принять эту новую, выдуманную Робеспьером религию, поскольку над старой повсюду теперь лишь издевались и насмехались.
Да и чего бы вы хотели? Булонь давно уже перестала верить в Бога; ужасы революции, достигшие своей кульминации этой изматывающей ночью, окончательно изгладили из памяти все мысли о молитвах и вере.
Сапожок Принцессы, судя по всему, был действительно очень опасным шпионом, если столько радости в Париже доставил его арест! Булонь уже знала по своему опыту, что Комитет общественной безопасности не испытывает радости до тех пор, пока его ястребиные когти не сомкнутся на шее жертвы. Но за поимку одного сегодня освободят десятки других!
Вечером, в назначенный час, а именно – в семь, как Моло сообщил отдельно, начнут палить пушки, ворота города будут распахнуты, а гавань превратится в свободный порт.
Жители Булони едва ли не закричали: «Да здравствует Сапожок Принцессы!» Ведь кто бы он ни был, герой или шпион, все равно – именно он был настоящей причиной их радости.
А Огюст Моло отправился разглашать новости по всему городу и прикалывать новые прокламации. Куда только делись у всех следы усталости и озабоченности? Несмотря на то, что в каждом доме всю ночь продолжалось изнурительное бдение, а сотни людей простояли на часах у форта Гейоль, все теперь стремились повеселиться и тем самым придать национальному празднику настоящий блеск.
По природе своей каждый уроженец Нормандии, будь он дворянин или крестьянин, очень жизнерадостен, но в то же время в них заложена удивительнейшая способность распределять и ограничивать свои удовольствия.
На улицах больше не было видно угрюмых толп. Вместо них появились небольшие группы принарядившихся мужчин, то тут то там толпящихся у питейных заведений. И поскольку национальный праздник свалился на всех совершенно неожиданно, то первая половина дня ушла на продумывание более или менее приличной программы. Потягивая пиво или кофе или причмокивая за вишневкой, народ Булони, которому едва ли не только что угрожали смертью, сидел и придумывал организацию веселого карнавала.
Сначала должен быть общий сбор на Сенешальской площади. Затем шествие с фонарями и факелами вокруг крепостных валов, завершающееся гигантской ассамблеей у городской ратуши, где гражданин Шовелен, представляющий Комитет общественной безопасности, должен был получить от населения Булони приветственный адрес.
Все должны быть в костюмах! Пусть будут Пьеро и Пьеретты, клоуны и арлекины, богини и аристократы! Целый день женская половина города занималась приготовлением всевозможных костюмов, а маленькие магазинчики, что на улице Шато и улице Фредерика Соваж, принадлежащие преимущественно жидам и английским купцам, были буквально разграблены в надежде добыть костюмы, сохранившиеся еще с тех пор, когда Булонь ежегодно веселилась и устраивала роскошные карнавалы.
Потом, конечно же, на своей триумфальной колеснице должна появиться богиня Разума – воплощение новой религии, которая сделает каждого счастливым, богатым и свободным.
Все беспокойства ночи, смертельные страхи были забыты окончательно, была забыта даже сама великая революция, которая на этот единственный день вдруг отказалась от требования жертвенной крови.
И в эти мгновения всеобщего возбуждения и безграничной радости никто не вспомнил о том английском авантюристе – шпионе или герое, – который на самом деле был единственной причиной шумного великодушия.
ГЛАВА XXX
ШЕСТВИЕ
Деды нынешнего поколения Булони еще помнят тот великий день, когда весь городок на двадцать четыре часа сошел с ума от радости, справляя национальный праздник. Едва ли не у всех был кто-либо осужден, у кого – отец, у кого – брат, у кого – сын, по обвинению в действительном или мнимом предательстве. Так много уже ждала гильотина, что этот праздничный день в сентябре 1793 года был воистину незабываемым торжеством.
Стояла превосходная погода. Начиная с величественного восхода небо не снимало более своей нежнейшей голубой мантии, солнце не переставало дружелюбно улыбаться, глядя на веселящийся припортовый город. И лишь когда солнце уже совсем склонилось к закату, на горизонте появилось несколько маленьких пушистых облачков, а море вдали стало казаться аспидно-черным в контрасте с сияющей бриллиантовым блеском землей.
