Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
— Фокус, который совершенно ничего не доказывает, — заметил Массно.
— Он всего лишь показывает, что костная зола впитала в себя, или, если желаете, выпила весь окисленный «бедный» свинец. Следовательно, данный свинец не содержит драгоценных металлов, в чем я и стремился вас убедить на опыте, который саксонские рудокопы называют «холостым». Теперь я попрошу отца Беше закончить промывку черного порошка, в котором, как я утверждаю, содержится золото, и мы займемся его выделением.
Швейцарцы принесли чан с водой и оловянный тазик.
Круговыми движениями взболтав в тазике истолченный порошок и быстро слив воду, монах с видом победителя продемонстрировал судьям скудный осадок тяжелых фракций породы, оставшийся на дне тазика.
— Именно это я и утверждал, — сказал он. — Никаких следов золота, даже ничтожных следов. Его появления можно добиться только с помощью магии.
— Золото нельзя увидеть, — повторил Жоффрей. — Мои помощники извлекут его, пользуясь только свинцом и огнем. Я не буду принимать участия в опыте. Таким образом вы будете уверены, что я ничего не добавляю к действиям своих помощников, не произношу никаких кабалистических формул, а речь идет всего лишь о почти кустарном способе добычи, которым пользуются обычные рабочие, такие же колдуны, как любой кузнец или котельник.
Мэтр Галлеман прошептал:
— Он говорит слишком просто и слишком хорошо. Сейчас они обвинят его в том, что он пытается околдовать судей и вообще всех присутствующих в зале.
И вновь Куасси-Ба вместе с Фрицем Хауэром принялись за дело. Беше был явно обеспокоен, но его прямо-таки распирало от сознания важности собственной «миссии» защитника церкви и от того, что его роль в процессе постепенно становится ключевой. Он, не вмешиваясь, наблюдал, как засыпали в печь древесный уголь.
Саксонец взял огромный тигель из обожженной глины, положил туда свинец, затем раздробленный до порошкообразного состояния черный шлак и присыпал все это какой-то белой солью, похоже — бурой[60]. Наконец, он положил сверху кусок древесного угля, и Куасси-Ба начал ногой раздувать мехи.
Анжелика восхищалась терпением, с каким ее муж, который только что держал себя столь гордо и вызывающе, участвовал в этой комедии.
Он демонстративно отошел подальше от печи, к скамье подсудимых, но отблески пламени освещали его худое, изможденное лицо, едва различимое за пышной шевелюрой.
Было во всей этой сцене нечто мрачное и подавляющее.
В жарком пламени печи свинец и шлак расплавились, появился дым, а воздух наполнился едким запахом серы. Многие из тех, кто сидел в первых рядах, начали кашлять и чихать.
Временами всех судей скрывало облако темного дыма.
Анжелика даже призналась самой себе, что, как бы то ни было, судьи в какой-то степени заслуживают уважения за то, что согласились на этот если не колдовской, то, по крайней мере, очень неприятный опыт.
Судья Бурье встал и попросил разрешения подойти поближе. Массно ему позволил. Но судья, про которого поговаривали, что он способен на мошенничество, и которому, по словам адвоката, король пообещал три аббатства, если процесс завершится вынесением сурового приговора, остался стоять между печью, повернувшись к ней спиной, и подсудимым, за которым он пристально следил.
То и дело клубы дыма, окутывая Бурье, вызывали у него приступы кашля, но он не оставил свой неудобный и опасный пост, ни на минуту не спуская глаз с графа.
Судья Фалло де Сансе, казалось, чувствовал себя как на раскаленных углях. Он избегал смотреть в лицо своим коллегам и нервно ерзал в большом кресле, обитом красным бархатом.
«Бедный Гастон!» — подумала Анжелика и потом уже перестала обращать на него внимание.
К этому времени тигель, куда один из охранников то и дело подкладывал уголь, раскалился докрасна, затем почти добела.
— Стоп, — скомандовал горняк-саксонец. Покрытый потом, сажей и костной золой, он все больше становился похожим на исчадие ада.
Он подошел к одному из мешков, вынул оттуда большие согнутые клещи и вытащил ими из самого пламени тяжелый тигель. Отклонившись для упора назад и твердо стоя на кривых ногах, он без видимых усилий поднял тигель.
Куасси-Ба подставил изложницу. Блестящая, как серебро, струя, окутанная сверкающими искрами и клубами белого дыма, полилась из тигля в изложницу.
Граф де Пейрак словно вышел из оцепенения и усталым голосом объяснил:
— Итак, произведена плавка передельного свинца, который поглотил драгоценные металлы из золотосодержащего штейна. Мы выбьем слиток из изложницы и сразу произведем купелирование этого свинца в купели[61] из костной золы, которая находится в глубине печи.
Фриц Хауэр показал купель, которая представляла собой заметной толщины белую плиту с углублением посередине. Затем он задвинул купель в печь и стал выбивать слиток из изложницы, положив ее на наковальню, и в течение непродолжительного времени величественное здание Дворца правосудия оглашалось звонкими ударами молота. Наконец слиток аккуратно положили в углубление купели и вновь раздули огонь. Когда купель и свинец раскалились докрасна, Фриц дал знак остановить мехи, и Куасси-Ба извлек последние остатки древесного угля из печи.
В печи оставалась только красноватая купель, наполненная бурлившим расплавленным свинцом, который становился все светлее и светлее.
Куасси-Ба взял маленькие ручные мехи и направил на свинец воздушную струю.
Холодный воздух, вопреки ожиданиям, не унял жар, а, напротив, усилил его, и свинец почти засветился.
— Смотрите, это и есть колдовство! — завопил Беше. — Уголь кончился, но адский огонь порождает философский камень! Смотрите! Появляются три цвета!
Мавр и саксонец по очереди продолжали подавать воздух на расплавленный металл, который, подобно блуждающему огню, менял форму и подрагивал. В центре его теперь можно было различить огненное яйцо. И после того, как мавр отложил мехи, яйцо приняло вертикальное положение и, вращаясь, словно юла, стало блекнуть, пока не потемнело.
Но вдруг оно снова ярко засветилось и побелело, потом, подскочив, выпрыгнуло из углубления купели и с приглушенным звуком покатилось по полу, остановившись у ног графа.
— Яйцо сатаны притягивается к тому, кто его создал! — вопил Беше. — Это молния! Это гремучее золото! Оно сейчас взорвется! Мы взорвемся!
Поднялся невообразимый гвалт. Во внезапно окутавшем зал полумраке Массно требовал свечей, Беше продолжал разглагольствовать о «философском яйце» и «доме премудрого цыпленка». В конце концов какой-то насмешник-клерк влез на скамью и прокричал звонкое «Кукареку!».
