Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Зевнув, она посмотрела в сторону большого парка, который принадлежал Мельцерам. Какая расточительность, подумала она. Это были хорошие сельскохозяйственные угодья, где можно выращивать картофель и свеклу, разбить грядки с травами и посадить цветную капусту. Но богатым Мельцерам все это было не нужно. Они получали большую прибыль от своей фабрики и окружили себя парком. Деревья, луга и цветы – только для глаз. Некоторым, видимо, можно себе такое позволить.

Конечно, у нее не было оснований жаловаться на Мельцеров, потому что она с семьей до сих пор жила в садовом домике без оплаты аренды. В нем было тесновато, а две комнаты под крышей не отапливались зимой. Но зато бесплатно. Если бы им пришлось платить за жилье, они бы давно уже пошли по миру.

Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть на Густава и двух старших детей в поле. Неужели они все еще не закончили с морковью и сельдереем? Им пора было немедленно идти и устанавливать рыночный прилавок, пока кто-то другой не занял их место. А после этого нужно будет протереть влажной тряпкой Лизель и Максла, чтобы в школе не возникло неприятностей из-за грязных рук. О чем думал господин учитель? Чистые руки – удел богатых людей, они могли себе это позволить. Старшие дети должны были работать с ними, иначе всем шестерым не на что было бы жить. Вот как обстоят дела, господин учитель. А если вы не верите, приходите сюда и выкопайте несколько морковок. Посмотрим, как потом будут выглядеть ваши пальцы!

– Густав! Поторопись! Нам нужно идти! – позвала она мужа, а затем быстро потянулась за травами, чтобы сложить их в маленькие корзинки. Петрушка, укроп и шнитт-лук продавались на всех рыночных прилавках. Но у них еще были майоран и эстрагон, розмарин и тимьян. Повара из богатых домов покупали их, чтобы добавлять в жаркое и соусы. Это позволяло хоть как-то заработать.

Наконец Густав и двое детей двинулись к повозке, которая была накрыта брезентом и стояла под дождем. Если бы только у них была лошадь. А еще лучше – автомобиль.

Но она могла похоронить такие мечты. Еще несколько недель, и ее заработок сократится до крошечной суммы, которой едва хватит на оплату места на рынке. В конце ноября сезон цветов закончится, останутся только брюссельская капуста, лук и морковь. Морковь они хранили в погребе садового домика, помещая ее в кадки с песком, чтобы она оставалась сочной и свежей всю зиму.

Вот если бы была теплица. Большая теплица, которая пропускала много света и отапливалась зимой. Там можно было бы выращивать цветы и травы круглый год.

– Молодцы, вы двое, – услышала она слова Густава, обращенные к детям. – Вы очень старались. Бегите к маме и получите свой завтрак.

Он погладил Лизель по шапке и ласково похлопал Максла по попе. Августа достала ломтики хлеба и налила молоко в чашки. Масла не было, только немного варенья, которое у нее получилось слишком жидким, чтобы его можно было продать на рынке.

– Мамочка, у меня болят ноги, – жаловалась Лизель. – Это потому, что я все время должна сжимать пальцы.

Ботинки уже давно ей были слишком малы, и у Максла такие большие ноги, что ему не подошла ни одна пара после Лизель. Поэтому придется покупать обувь для них обоих, потому что Максл тоже упирался пальцами ног в носок ботинок. Раньше Мельцеры время от времени дарили ей одежду и обувь, но с тех пор как Мари Мельцер больше не было на вилле, такие просьбы даже не стоило высказывать. Госпожа Алисия сразу же начинала плакать, как только кто-нибудь упоминал о ее внуках.

Фриц громко ревел под навесом, потому что Августа предусмотрительно привязала малыша лентой к двери. Иначе он уполз бы неизвестно куда и его пришлось бы как репу вытаскивать из грядки.

– Готово? – спросил Густав, ставя корзины с пряностями и зеленью на тележку.

– Держи. До вечера ничего больше не будет.

Она протянула кусок хлеба с вареньем, и он без аппетита откусил несколько раз. Затем разломал оставшийся хлеб на мелкие кусочки и дал их Ханслу, который давно облизывался. Можно было говорить что угодно, но трое мальчиков не выглядели совсем уж голодными. Скорее наоборот. Только Лизель была худенькой, ей было уже одиннадцать, и она росла вверх.

Августа посадила младшего в старую детскую коляску, которую ей подарили Мельцеры и в которой когда-то возили на прогулку Пауля, Китти и Лизу. Ханслу пришлось сесть на край телеги перед Фрицем. Густав вместо лошади впрягся в повозку с овощами, Лизель и Максл подталкивали сзади, и повозка медленно тронулась в путь. Какая это была трудная дорога. Тем более что всю ночь шел дождь, и на тропе, ведущей к дороге, можно было увязнуть в сырой земле.

Так больше продолжаться не может, подумала Августа. Густав – хороший и трудолюбивый человек. Порядочный парень, который не любит никого обманывать. Поэтому он никогда не добьется большого успеха. Так уж устроена жизнь, что скромные люди никогда не преуспеют. Только наглые и рисковые поднимаются на вершину.

Им нужно было пройти через Якоберштрассе, мимо Перлаха на Каролиненштрассе, где находился овощной рынок. Почти бесконечное путешествие по ухабистой мостовой и мокрым тротуарам особенно плохо сказывалось на старой детской коляске, которая скрипела и стонала, так что можно было опасаться, что она вот-вот развалится. Конечно, их любимое место было уже занято, и пришлось довольствоваться неудобным углом рядом с молочным магазином. Но, по крайней мере, они были защищены от дождя, потому что Густав смог прикрепить брезент к крюку на стене дома.

– Сегодня будет мало покупателей, – сказала соседка по лотку, которая предлагала картофель, сливы и яблоки. – Когда идет такой дождь, люди сидят дома.

– К полудню небо прояснится, – возразила Августа.

Она понятия не имела, откуда у нее такая уверенность, но что-то ведь стоило сделать, чтобы преодолеть это уныние. Она продала два пучка зелени промокшей под дождем кухарке, потом несколько женщин выбирали капусту, но предпочли купить в другом месте. Августа замерзла, дети тоже дрожали от холода, у Максла уже посинели губы.

– Вымойте руки и идите.

Занятия в школе еще не начались, но там они могли укрыться от непогоды; если, конечно, сторож проявит сочувствие и пустит их внутрь. Августа оставила Хансла с Густавом и уложила зелень и цветы к Фрицу в коляску.

– Я пойду к Йордан, – сказала она Густаву. – Пусть сама выберет что хочет.

Он сел на ящик и поднял младшего на колени.

– Иди. Здесь все равно нет покупателей.

Густав, как всегда, выглядел довольным. Он редко жаловался, никогда не ругался. Почти без недостатков, если на считать того, что каждый вечер шел пить пиво. Чтобы смыть с себя заботы, как он сказал однажды.

Иногда Августе хотелось, что лучше бы у него было собственное мнение, чтобы он стукнул кулаком по столу и сказал, что ей делать. Но это было не в духе Густава. Он всегда послушно ждал, пока она примет решение, и следовал этому.

Дождь действительно немного стих, дымка, лежавшая на крышах, рассеялась, и город сразу стал выглядеть более приветливо. Улицы оживились, мимо проезжали грохочущие лошадиные повозки, нагруженные различными бочонками и ящиками, появились первые автомобили, проехала запряженная лошадьми карета. Трамваи были забиты трудовым людом, направляющимся в свои офисы и магазины. Обычно, чтобы сэкономить деньги, многие из них ходили на работу пешком, но в такую дождливую погоду предпочитали добраться до рабочего места сухими. Августа с завистью смотрела на хорошо одетых женщин, которые выходили на остановке, поспешно раскрывали зонтики и шли дальше до работы пешком. Им не приходилось возиться с грязными кочанами капусты и четырьмя маленькими детьми. Они сидели в уютном сухом офисе, печатали на машинке, работали телефонистками на телефонном узле или продавщицами в дорогих магазинах.

На другой стороне улицы виднелось ателье госпожи Мельцер. Оно было открыто уже целых три недели, богатые клиентки входили и выходили, и даже поговаривали, что жена или дочь мэра заказывала у нее платье. Августа взяла на руки начавшего реветь Фрица и прищурилась, пытаясь разглядеть кого-то за большими витринами. Не Ханна ли шла мимо с охапкой тканей? Нет, это была та женщина, которая однажды пришла на виллу со своим сыном – школьным другом Лео, евреем. Гувернантка тогда отослала их восвояси. Неужели эта еврейка работала сейчас у госпожи Мельцер? Она, похоже, ни перед чем не остановится.