Вирджиния Браун - Посланец небес
— Это акции и облигации! Плюммеру они нужны…
— Черт возьми, Плюммеру! Я чертовски устал от Генри Плюммера и от его капризов! — Наклонившись к тяжелому сундуку, Ропер вынул оттуда бумаги. — На это можно жить? Их можно тратить, Муллэн?
— Да, если знать как! Шерифу Плюммеру нужны эти бумаги, и он нанял меня привезти их ему, что я собирался сделать.
— Я могу изменить твои планы, — сказал Ропер, безжизненно тихим голосом, его ладонь беззаботно легла на кобуру.
Ганна с ужасом наблюдала за ними. Муллэн побелел, его глаза уставились на Ропера, и он отступил.
Стилман подошел вплотную к разъяренному бандиту и успокаивающе сказал:
— Эй, Лэйн, не все ли нам равно, что делать для Плюммера? Не все ли равно, за что получать деньги! И помолчи. У нас два свидетеля…
Усмехнувшись, Ропер огрызнулся:
— Нет, у вас три свидетеля, и я с радостью позабочусь о них!
Лэйн Ропер в тихой ярости пристрелил Эдварда Муллэна и толстого Чессмана. Пораженная молниеносностью его действий, Ганна даже не успела вскрикнуть и запротестовать против такой бесчеловечности. Протест выразил только Труэтт — своим пистолетом.
Пристрелив двух мужчин, Ропер повернулся к Ганне. Труэтт мгновенно встал между ними, поднял пистолет и предупредил:
— Не делай этого, Ропер, — были его единственные слова, но и их было достаточно.
Ропер медленно удалился, сопровождаемый проклятиями Ната Стилмана. Труэтт повернулся к Ганне:
— Я не позволю сделать вам больно, — пообещал он, видя ее бескровные губы и обезумевшие от страха глаза.
Проглотив огромный ком в горле, Ганна кивнула.
Ночь медленно ложилась, пурпурные тени окутывали землю.
Ганна ехала на коне за спиной Труэтта, который сделал все возможное, чтобы создать ей хоть какой-то комфорт, что было очень сложной задачей.
Стилман и Ропер ехали впереди них. Металлический ящик, привязанный к лошади Стилмана, раскачивался из стороны в сторону. Друг за другом пробирались они по узкой колее в густом лесу.
Лэйн Ропер постоянно был начеку, поджидая того момента, когда Труэтт отвернется и потеряет бдительность. Тогда Ропер ее пристрелит. Ганна прочитала это в его злом взгляде и свирепой улыбке. И это напугало ее, превратив тело в желе. В животе у нее все переворачивалось от страха, и она обеими руками держалась за Хола Труэтта.
Последний месяц научил ее покорности и терпению. И она выжила. Она пережила смерть отца, ужасающий полет в компании с человеком, смягчившим ее падение, затем призыв этого же человека к любви. Физической любви, поправила себя Ганна. Физическая любовь, видимо, была прямой противоположностью эмоциональной любви. «Она ничем не связывает», — определила для себя Ганна, к своему большому сожалению, и решила, что выдержит все, что выпадет на ее долю.
«Мученица, — размышляла Ганна, — мученица обстоятельств. И как я могла когда-то думать, что жизнь в Джубайле нудная и однообразная? Теперь она оборвалась». И Ганна поклялась никогда больше не хотеть всплесков в своей жизни. Джошуа ограждал ее от подобных желаний, но она была слишком глупа, чтобы слушать отца.
Всадники спустились по глинистому берегу и вошли в ледяную воду. Вода дошла до икр, залилась в ботинки. Ноги сразу же заныли от холода. У Ганны зуб на зуб не попадал, и она вспомнила о шерстяной шали в маленьком сундучке.
— С вами все в порядке? — полуобернулся Труэтт.
Она кивнула ему, так как не могла говорить, а про себя подумала: «Нет, мне плохо! Я промокла и замерзла, и голодная, и перепуганная до смерти! Но Хол Труэтт в такой сложной ситуации делает для меня все возможное. Я должна прочитать благодарственную молитву за его вмешательство в мою жизнь».
Но почему-то у Ганны никак не подбирались слова. Сейчас она была в растерянности и не в состоянии думать о таких молитвах. Бог, кажется, отдалился — более чем отдалился: он стал недосягаем, как никогда. Она понимала, что ее вера проходит испытание, однако перед лицом опасности такая проверка казалась неуместной. О чем она раньше не догадывалась, так это о том, насколько она хочет жить, что как сильно ее стремление выжить. Это занимало все ее мысли.
В своих размышлениях Ганна даже не заметила, как они остановились. Она больше почувствовала, чем услышала, ласковые слова Труэтта, когда его теплые руки с нежностью сняли ее с лошади и посадили на плоский камень в нише скалы. Наконец Ганна пришла в себя и поняла, что он ей говорит о том, что они остановились на ночлег, что он сейчас найдет ей что-нибудь поесть и попить, а потом расстелет одеяло около костра, где она сможет заснуть. Она кивнула. Ее тело болело. Она замерзла, ее трясло. Но когда она подняла глаза, то вновь встретила пронзающий убийственный взгляд Лэйна Ропера.
И это почему-то придало ей силы посмотреть без страха в его прищуренные глаза. Бандит отвел взгляд и наклонился к костру. Ганна почувствовала свою маленькую победу. Труэтт встал перед ней на колени и принялся растирать ее затекшие от ремней запястья.
Глядя на них, Стилман усмехнулся, а когда лагерь был уже разбит и кони расседланы, он взглянул на Ропера и произнес:
— Почему бы тебе не попросить Труэтта, чтобы его новая любимица приготовила нам что-нибудь поесть?
Но в ответ Ропер сгорбился и, казалось, просто не заметил колкости. Тогда Нат повернулся к Труэтту:
— Эй, Хол, подумай, может, кроме как служить украшением и портить Роперу настроение, она сгодится еще на что-нибудь? Я голоден, и, если она тоже хочет есть, пусть поработает.
Взглянув на измученное лицо Ганны, Труэтт тихо произнес:
— Я отдам ей свою долю.
— Э, нет, так не пойдет. Кто не работает, тот не ест. Черт возьми, малыш, мы все устали. А, как ты помнишь, у меня не было особого желания брать с собой эту девчонку.
Ганна заволновалась, увидев, что Труэтт настроен воинственно и в любой момент может снова возникнуть ссора.
— Нет, нет, не надо, — сказала она, дотрагиваясь рукой до Труэтта. — Он прав. Я буду готовить.
Стилман осклабился:
— Видишь? У нее больше здравого смысла, чем у тебя, малыш.
— И все равно несправедливо заставлять ее, такую хрупкую, работать, — пробормотал Труэтт. Переведя взгляд с насмешливого лица Стилмана на Ганну, его глаза смягчились, в них появилось тепло. — Она такая красивая, как цветок, — с нежностью в голосе сказал Труэтт и покраснел, когда Стилман рассмеялся.
— Как цветок? Что это нас потянуло на лирику?
Ропер медленно поднялся:
— Эта женщина должна исчезнуть, — решительно сказал он. — Она принесет нам беду. Она уже превратила Труэтта в идиота. У меня снова возникло это мое шестое чувство, а оно никогда не подводит.
