Карен Хокинс - Навеки твой
Он знал ответ на этот вопрос. Венеция – живой заряд страсти, готовый взорваться от легчайшего прикосновения. Грегор сунул руки в карманы, чтобы не протянуть их к Венеции.
Пожалуй, пора рассказать Венеции о плане спасения ее репутации. Втолковать ей, что брак – единственное средство для достижения цели. Но едва он открыл рот, чтобы осуществить свое намерение, Венеция, по-прежнему наклоненная над столом, немного повернулась в сторону, и Грегор поймал себя на том, что уставился во все глаза на ее соблазнительные ягодицы.
Во рту у него так пересохло, что он не мог бы выговорить ни слова. Черт возьми, что с ним творится? Перед ним Венеция, а не какая-нибудь опытная шлюшка, которая знает, что такое похоть и как ею воспользоваться. Венеция в этом отношении совершенно невинна, и он должен об этом помнить, чтоб его черти взяли! Отсутствие у него самоконтроля уже причинило серьезные неприятности.
Грегор закрыл глаза. Подумал, что должен быть благодарен судьбе за то, что лишь недавно угадал в Венеции опасное сочетание жизненной энергии и чувственности. Сделай он такое открытие раньше, и их дружбе неминуемо пришел бы конец.
Любопытно, многие ли мужчины, не считая Рейвенскрофта, замечали привлекательность Венеции? Слава Богу, она никогда не проявляла интереса ни к одному из мужчин, которых ей представляли родители. Отец и мать хотели выдать дочь замуж, но их усилия не увенчались успехом. Венеция так и осталась незамужней.
– Я удивлен тем, что твой отец принимал у себя в доме Рейвенскрофта, – сказал он.
– А почему бы нет? – обернувшись, спросила Венеция. – Рейвенскрофт – джентльмен в полном смысле этого слова.
– За исключением того, что он обманом увез тебя из дома.
Венеция резко выпрямилась, и ее бедро толкнуло Грегора в самое неподходящее при данных обстоятельствах место. Не сознавая, что дала ему импульс, который подействовал гораздо сильнее, чем хорошая порция бренди, она сказала:
– Грегор, я всего лишь вытаскивала обрывки стебельков из нарезанной тобой моркови. С чего вдруг ты заговорил о Рейвенскрофте, да еще в таком неподобающем тоне?
– Он тебя похитил. Я нахожу его присутствие все более и более обременительным. – Помолчав, Грегор добавил: – Когда мы с тобой поженимся, я не стану принимать его в нашем доме.
Венеция округлила глаза:
– Что ты сказал?!
Он вынул нож из ее руки.
– У тебя нет иного выхода, – произнес он жестко. – Ты опозорена.
– Но это… Я не понимаю, почему ты… – Она подбоченилась и наклонилась вперед, невольно предоставляя Грегору возможность заглянуть в вырез ее платья. – Грегор Маклейн, сколько портвейна ты выпил?
Ее грудь поднималась и опускалась от ярости, а Грегор смотрел на эту грудь так, словно никогда в жизни не видел ни одной другой. Во рту у него в изобилии появилась слюна, словно ему только что предложили кусочек любимого торта. Недаром Рейвенскрофт, можно сказать, сошел с ума и решился на отчаянный поступок, который мог иметь для него самые тяжелые последствия. Ладно, он, Грегор, уверен, что ни Рейвенскрофт, ни любой другой мужчина, кроме него самого, более не удостоится такого зрелища никогда в жизни. Как только они с Венецией поженятся, он купит ей полностью новый гардероб, и все платья будут с высоким, почти закрытым вырезом. Красные, и зеленые, и розовые, и…
– Грегор? – Она проследила за его взглядом и прикрыла накрест сложенными ладонями вырез платья. – Грегор!
Он улыбнулся озорной улыбкой:
– Прости, любовь моя! Так что ты хотела сказать?
– Ты не должен смотреть на меня так!
– Ты моя суженая. Я могу смотреть на тебя, как мне заблагорассудится.
– Даже будь бы мы помолвлены, а это не так, я все равно возражала бы.
Грегор удивленно вскинул брови:
– Серьезно? А я думал, тебе это нравится.
Венеция хотела возразить, но не нашла нужных слов. Она ушам своим не верила. Грегор сделал ей предложение!
– Но ведь ты говорил, что никогда не женишься.
Он пожал плечами:
– Я не вижу иного решения.
Эти его слова обожгли Венецию, словно горячая зола.
– Нет.
Грегор смотрел на нее с недоверием:
– Прошу прощения, не понял.
– Я сказала «нет». – Она перешла на свою сторону стола и снова принялась месить тесто для лепешек. – Лучше быть опозоренной, чем выйти замуж за человека, который меня не любит.
– Я тебя люблю.
Венеция посмотрела ему в глаза:
– Вот как?
– Люблю, – произнес он сдавленно. – Я всегда был к тебе привязан.
– Этого недостаточно.
Он понял теперь, чего она хочет. Любви. Грегор с минуту помолчал и сказал:
– Это все, что у меня есть.
Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг на друга. Глаза Венеции наполнились слезами разочарования.
Со стесненным сердцем Грегор заговорил первым:
– Венеция, будь разумной. Я привязан к тебе, и я тебе нравлюсь. В большинстве своем браки основаны на меньшем.
– Но не мое замужество. И если я должна тебе это объяснять, значит, ты мне не подходишь.
Грегор с досады запустил пятерню себе в волосы.
– Ты хоть представляешь, что произойдет, когда сквайр встретит тебя в Лондоне? Тебя будут избегать, перестанут принимать в обществе.
– Это моя проблема. Я справлюсь с ней самостоятельно. – Венеция вытерла глаза и указала на луковицы: – Пожалуйста, порежь их, они мне понадобятся для тушеного мяса.
Она подошла к плите, сняла крышку с большого чугуна и бросила в него целую горсть сушеных трав.
Грегор не мог собраться с мыслями. Он никак не ожидал, что Венеция ему откажет. Он был готов к требованию, что все должно быть обставлено великолепно, готов был принять предложенный ею распорядок, сделать все, что она пожелает, и потратить кучу денег, если ей это необходимо. Но отказать – и как отказать! Грегор не знал, что ему делать. Он схватил луковицу и занёс над ней нож.
– Ты сначала очисти ее, – сказала Венеция, снова накрывая крышкой кипящий чугун.
Грегор подчинился, затем начал резать луковицы на ломтики, и от едкого запаха у него защипало глаза. Он резал этот проклятый лук сколько мог, потом отвернулся. Глаза щипало и жгло, им было так же больно, как оскорбленной гордости Грегора.
– Черт возьми, ну и лук! Здорово щиплет глаза.
– Луковицы чем старше, тем злее щиплют. – Венеция перебросила через стол чистый платок. – Вот, вытри поскорее глаза, не то люди подумают, что я наступила тебе на любимую мозоль.
Она наступила на его гордость. Вот почему ему так больно. Глаза Грегор вытер, жгло теперь меньше. Он положил платок на стол.
– Спасибо.
Венеция собрала нарезанные овощи и бросила их в чугун.
Грегор молча наблюдал за ней. Он все испортил. Шел на риск ради ее спасения, но ничего не добился, а теперь, стремясь устроить будущее Венеции, соорудил еще один барьер между ними.
