Шеннон Фаррел - Дом там, где сердце
Локлейна привлекла идея забраться в большую ванну вместе с Мюйрин, но он хотел, чтобы она сама насладилась этим удовольствием как можно больше. Сдерживая страстное желание, Локлейн читал Мюйрин стихи из сборника эпохи Возрождения, который она нашла в библиотеке и прихватила с собой, а она тем временем отмокала в ванне, пока кожа ее не покрылась пупырышками.
Мюйрин с удовольствием обнаружила, что их вкусы совпадали, и они живо обсуждали своих любимых авторов, пока она сидела, расслабленно откинувшись в ванне.
Наконец он встал со стула и потянулся за кувшином на маленьком столике у кровати. Он налил в него немного горячей и холодной воды и попросил наклониться, пока он вымоет ей голову.
– Мне всегда было интересно это почувствовать, – нежно сказал он, массируя ее голову медленными, чувственными движениями своих сильных пальцев. Затем предложил: – Сядь.
Его мыльные руки продолжали двигаться вверх и вниз по ее спине, пока она не вздохнула с безудержной страстью. Она буквально чувствовала, как у нее закипает кровь, и от каждого его прикосновения, от каждого поцелуя готова была взлететь. Он тщательно промыл ее волосы, убедившись, что мыло не попало ей в глаза, и по-турецки обмотал полотенцем ее голову.
С дрожащими коленками Мюйрин еще раз ополоснула себя и вылезла из ванны. Она надела платье и добавила в ванну горячей воды.
– Теперь твоя очередь, – сказала она с блеском в аметистовых глазах.
Она намылила его голову и спину, пытаясь повторить то, что делал он, но Локлейн запротестовал:
– Сегодня же твой день рождения. Не стоит так суетиться.
– Нет, стоит. Ты заслуживаешь, чтобы тебя баловали и сейчас, и потом, – прошептала она на ухо, промывая его волосы и начиная натирать ему спину и грудь.
Ее руки погружались в ванну все глубже, дерзко лаская его, пока он не почувствовал, что теряет самообладание.
– Любовь моя, это чудесно, честное слово, но мне хочется, чтобы у тебя была особенная ночь. А этого не получится, если ты сейчас же не остановишься, – смущенно сказал он, упорно сопротивляясь ей.
Мюйрин одарила его продолжительным поцелуем в губы.
– У меня уже был прекрасный день и прекрасная ночь. Каждая ночь с тобой прекрасна. Тебе следовало бы это знать.
И снова Локлейн, поднимаясь в ванне, когда она подошла, чтобы вытереть его досуха, подумал вдруг, не распутна ли она по натуре. Она за руку отвела его в постель, призывно похлопала его и слегка отодвинулась, чтобы снять халат и повесить его на спинку стула. Он потянулся было, чтобы задуть свечи, но она попросила:
– Нет, я хочу тебя видеть, я хочу попробовать тебя.
Локлейн был слегка шокирован, но скоро погрузился в водоворот собственных желаний, пока Мюйрин повела его по тропинкам, которых они не изведали раньше. Он боролся, чтобы ответить ей поцелуем на поцелуй, лаской на ласку, и каждое прикосновение руки, губ и языка увеличивало его желание так, что его начало лихорадить, пока наконец они не слились в единое целое.
Взаимный всепоглощающий экстаз потряс обоих до глубины их сущности. Они утомленно откинулись на спину и лежали, пока прохладный весенний воздух охлаждал их обнаженные тела. Мюйрин наконец вытянулась, чтобы подтянуть одеяла к их раскаленным телам, и прижала его, так что его голова оказалась у нее на груди.
– Спасибо за сегодня и за вечер. Это было превосходно, – сказала она, нежно поглаживая его густые темные волосы и убирая их с его брови.
Локлейн чувствовал, что погружается в глубокий сон.
– Для меня это тоже было чудесно.
– Я люблю тебя, Локлейн, – мягко сказала Мюйрин.
Однако Локлейн так и не услышал этих слов, о которых мечтал с того самого дня, как впервые ее встретил. Он уже видел десятый сон в ее теплых объятиях.
Стрижка овец началась второго мая, и это оказался каторжный труд для многих, для кого он был в новинку. Мюйрин и Локлейн работали бок о бок, и он начал думать, что она изменила свое решение уезжать.
Но через три дня после окончания стрижки он уже ехал с ней на повозке в Эннискиллен, где она должна была пересесть на коляску до Дублина.
– У тебя есть все необходимое? – тихо спросил он.
– Да, а тебе придется присмотреть за Тэйджем, пока меня не будет. Я буду скучать по этому песику.
– А он по тебе. Мы все будем скучать, – сказал он, выдавив из себя улыбку, хотя глаза его остались серьезными.
Мюйрин нежно погладила его по щеке.
– Со мной все будет в порядке. Не волнуйся так.
– Я знаю. Просто думаю, может быть, стоило поехать с тобой, проследить, чтобы все было хорошо, – сказал он, нервно кусая губы. Он пытался заглушить внутренний голос, подсказывающий ему, что он больше никогда не будет близок с ней. Прошлой ночью он любил ее так страстно, так отчаянно. А сейчас пытался отделаться от назойливой мысли, что никогда больше не увидит ее.
– Нет, Локлейн, в самом деле. Энтони Лоури будет следить за соблюдением всех моих деловых интересов в Дублине. И мне нужно, чтобы то же самое ты делал для меня здесь. Я приеду так скоро, как только смогу, обещаю, – она крепко сжала его руки.
– Я буду считать дни. до твоего возвращения. Ты будешь писать мне?
– Конечно, – в сотый раз обещала она.
Он помог ей подняться в коляску, укутал ее ноги дорожными пледами, так, словно она была самым драгоценным сокровищем. Он крепко сжал ее руку, лежавшую на выступе дверцы, в порыве вскочил на ступеньку и поцеловал ее на прощание через открытое окошко.
Мюйрин зарделась, хотя была почти уверена, что никто ничего не заметил.
– До свидания! До скорой встречи! – крикнула она.
Коляска отъехала.
Он подчеркнуто радостно махал рукой, пока она не скрылась из виду, и нервно вздохнул. Локлейн спрашивал себя, как он будет жить, если рядом больше не будет ее. Он знал, что будет считать часы до того момента, когда она снова вернется в его объятия.
Если вернется.
Глава 19
И она вернулась. Однако та Мюйрин, которая возвратилась домой в Барнакиллу и в объятия Локлейна через пять недель в середине июня, очень отличалась от той, которая уехала тем идиллическим майским утром.
Мюйрин вернулась в середине июня, более худая и бледная, чем когда-либо, в сопровождении молодого человека и еще более молодой девушки. Оба были довольно симпатичными. Мюйрин представила их остальным рабочим как Эмму и Сэма.
– Это учителя, – объявила она за обедом в день своего возвращения домой. – Я хочу организовать школу для детей и даже уроки чтения и письма для взрослых. Время, которые вы проведете на уроках, будет оплачено в счет вашей ренты на уровне четверти зарплаты.
