Жаклин Брискин - Обитель любви
— Спасибо, папа, но это слишком много.
— Пусть Юта распорядится ими. Она знает цену деньгам.
Личико новорожденного покраснело, скривилось, тельце под пеленками напряглось. В следующую секунду он издал резкий вопль, потом еще один.
Три-Вэ встревоженно спросил:
— Что это с ним?
— Твой сын напоминает, что голоден, — ответила донья Эсперанца. Она наклонилась и взяла младенца на руки.
Спустя некоторое время она показалась из комнаты Юты.
— Теперь можешь зайти, — сказала она.
Ребенок спал у Юты на руках.
— Как решили его назвать? — поинтересовался Хендрик.
— Чарли Кингдон, — ответила Юта.
Три-Вэ удивился. Они решили назвать мальчика Томасом, в честь дона Томаса Гарсия, которому беззаботный король подарил Паловерде.
Юта прижала маленькую головку в чепчике к своей большой круглой груди и подняла глаза на Три-Вэ.
— Так звали моего первенца, — проговорила она. Во взгляде ее была мольба.
Три-Вэ сказал:
— Чарли... А что, мне нравится. Хорошее мужское имя.
7Всю первую неделю жизни Чарли донья Эсперанца спала вместе с ним в его маленькой спальне. Юта, которая была вынуждена подняться, чтобы растопить печку, уже через два часа после своих первых родов, теперь наслаждалась отдыхом и спокойно восстанавливала силы. Всю вторую неделю с малышом спала Мария.
Юта не могла привыкнуть к этой старухе с головой, похожей на обтянутый кожей череп. Она не доверяла индейцам. Мария говорила только по-испански, и от нее пахло какими-то незнакомыми травами. Она ходила по дому босиком и никогда не смотрела Юте в глаза своими слезящимися запавшими глазами. Хуже того, когда Мария приходила к ним, Юте становилось не по себе в собственном доме. У нее никогда не было прислуги. Она сама всю жизнь проходила в горничных, и поэтому требования у нее были очень высокие.
— Она все поливает оливковым маслом, — жаловалась Юта Три-Вэ, когда они сидели за кухонным столом и ели приготовленный Марией ужин. — Капусту недоваривает. Сколько раз я ей показывала, а она до сих пор не научилась как следует чистить раковину.
Три-Вэ оглянулся на Марию, которая стояла у печки, повернувшись к ним спиной. Ребенок в комнате закричал. Мария вышла из кухни.
— Куда это она? — настороженно спросила Юта.
— Посмотреть, что с малышом, куда же еще?
— Она испортит Чарли Кингдона.
— Она вынянчила нас с Бадом, — ответил Три-Вэ. — Мария славится своим умением успокаивать маленьких. Вот послушай.
Плач прекратился.
— Просто она приучила его кричать всякий раз, когда ему хочется на руки, — сказала Юта. Они покончили со свиной отбивной. — Пойду посмотрю, что она там делает.
Три-Вэ слышал ее быстрые шаги в коридоре, слышал, как открылась дверь спальни.
— Три-Вэ!!! — Дикий крик Юты эхом отозвался во всем их дощатом домике.
Он бегом бросился по узкому коридору в спальню. Юта прижимала к себе Чарли. Ребенок, завернутый в одеяло, пронзительно кричал.
— Что такое? — спросил Три-Вэ. — Что случилось?
— Она раздела его догола и пихала в него какую-то дрянь!
В комнате было сумрачно из-за задернутых штор, но Три-Вэ разглядел кроватку со сбившимися пеленками, среди которых темнели какие-то предметы. Он узнал амулеты старухи. Чуть в стороне лежало старое и помятое птичье перо.
— Ребенку неудобно в этих повивальниках, — по-испански заметила Мария. — Ему хочется свободы.
— Что ты с ним делала?
— Я предложила ему дорогу жизни и дорогу смерти. Когда-то мы всегда так делали с нашими младенцами.
Три-Вэ обнял Юту за талию. Она вся дрожала.
— Но мой сын не один из ваших младенцев.
Мария пропустила его слова мимо ушей.
— Он выбрал орла. За всю свою жизнь я не припомню другого такого случая. Крохе бывает трудно ухватиться за перо. — Она посмотрела на Три-Вэ глубоко запавшими глазами. — Выбор твоего сына просто невероятен! Перо орла означает, что ему суждено парить над землей.
— О чем она болтает? — спросила Юта.
— Ни о чем.
Юта крепче прижала к себе младенца, и тот заорал еще громче.
— Скажи этой грязной старухе, чтобы она больше даже близко не подходила к ребенку!
Мария, не говорившая по-английски, однако, поняла эту фразу.
— Я ухожу, — сказала она.
— Извини, Мария, — пробормотал Три-Вэ.
— Так или иначе, я все равно ничего не могу больше сделать, — сказала она тоном, дававшим понять, что сложный и, возможно, неблагоприятный узор будущей жизни малыша уже сплетен. «Ведьма», — подумал Три-Вэ, следя за тем, как Мария, собрав свои священные амулеты, положила их в кисет из кроличьей шкурки, а кисет повесила на шею. Мария, не проронив ни слова, вложила свою морщинистую, с проступавшими венами руку в ладонь Три-Вэ.
8Юта стянула маленький животик, содрогавшийся от плача, широким повивальником, завернула ребенка в пеленку, надела на него рубашонку. Когда она закончила пеленать сына, то успокоилась. «Чарли Кингдон в порядке», — подумала она.
Даже в мыслях она называла сына полным двойным именем. Это имело отношение к ее греху. Она была Ютой Кингдон, вдовой старателя, когда этот малыш был зачат. Этого она не могла себе простить... и Чарли Кингдону тоже. До встречи с Три-Вэ она никогда не поддавалась чувственному влечению, и теперь, всякий раз глядя на плод своего греха, чувствовала, как на нее накатывается чувство вины, от которого мурашки пробегали по коже. Из зажмуренных глаз Чарли Кингдона выдавливались слезы, они текли по его маленькому красному личику. Она кормила его всего час назад и поэтому была уверена, что он не голоден. Просто он испугался и хочет, чтобы его обняли, вот и все. Вздувшиеся от молока груди Юты ныли от желания дать приют малышке, но она не обняла его, а вместо этого, завязав синие тесемки его рубашки, подумала: «Пусть выплачется».
Она знала, что должна быть строгой с Чарли Кингдоном. «Я не должна его баловать, — думала она. — Ради его же блага». Этот ребенок, зачатый, по ее мнению, в греховной горячке, сладострастен от рождения. И, решив не баловать его, она имела в виду то, что не будет приучать его к физической ласке.
Ребенок постепенно успокаивался и только жалобно и тихонько всхлипывал. Юта положила его обратно в колыбель и укрыла мягким расшитым одеяльцем. После этого она вышла из спальни, притворив за собой дверь.
Мария оставила сохнуть посуду после обеда. Три-Вэ снова ушел копать свой колодец. Напевая что-то себе под нос, Юта принялась за уборку кухни. Ей нравилось быть здесь хозяйкой.
Через несколько минут Чарли Кингдон окончательно затих.
