Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Он замолчал, и мы оба посмотрели на мой живот.
— Нет. Это слишком опасно.
Но мы отлично понимали, как я хочу поехать. Я встала рядом с Рамсесом, он взял меня за руку, и мы вместе смотрели в ночь, слушали шорох ветра, побегавшего по верхушкам сикоморов.
— Я вернусь к тебе целый и невредимый, — пообещал Рамсес. — А как поеду опять, возьму и тебя. Даже в самые далекие земли Ассирии.
Я грустно рассмеялась.
— И как же я туда доберусь?
— Возьмем паланкин. Понесем тебя через пустыню, словно ковчег Амона.
Тут я рассмеялась уже по-настоящему, и Рамсес продолжил:
— Следи без меня за строительством храма в Луксоре, и еще — из Нубии пришел груз золота и черного дерева — для Рамессеума. Я доверяю только тебе.
— А как же Исет?
— Строительством Рамессеума она руководить не сможет. Пусть занимается подготовкой к празднеству Уаг. И если на приеме в тронном зале у нее что-то не получится, помоги ей, хорошо? Не хочу, чтобы посланники сочли ее совсем глупой.
«Поздно», — подумала я, сдерживая улыбку.
— Конечно, помогу.
Перед рассветом озеро заполнилось кораблями; Аша руководил погрузкой колесниц. С тех пор как Рамсес узнал о готовящемся мятеже, минул целый месяц, и вот тысячи вооруженных людей прощались с женами и детьми. Мы стояли на пристани; Рамсес взял меня за подбородок.
— Я иногда забываю, какая ты у меня маленькая, — нежно сказал он. — Пусть Мерит хорошенько о тебе заботится. Слушайся, даже если тебе не хочется. Теперь ей нужно присматривать за двоими.
Я посмотрела на свой едва округлившийся живот — а вдруг богиня Таурт оставит меня, как оставила когда-то мою мать? Быть может, если каждый день воскурять благовония и напоминать ей, что я не дочь Отступницы, а только племянница, богиня простит грехи моих акху. Или наоборот — мои молитвы привлекут лишнее внимание, и во дворец снова придет Анубис?
— Буду слушаться, — пообещала я.
Утреннюю прохладу пронзили звуки труб; жрицы Хатор вместе со жрицами Исиды зазвенели систрами и запели гимн Сехмет, богине войны с львиной головой.
Рамсес подошел к Исет и поцеловал ее, потом вернулся ко мне.
— Не пройдет и месяца, а я уже буду дома, — пообещал он.
Корабли направились по каналу к руслу реки, а потом медленно поднялись по течению. Наконец исчез из виду последний флаг. Уосерит взяла меня за руку и повела во дворец.
Сановники уже занимали места в тронном зале, а музыканты исполняли «Песню Сехмет». Я думала, что уже смирилась с отъездом Рамсеса, но при виде пустого трона у меня сжалось сердце.
— Теперь ты сможешь показать себя, — подбодрила Уосерит.
— А вдруг люди опять начнут кричать перед воротами?
— Во дворце четыреста стражников. Храм Исиды — вот где серьезная угроза. Подумай, что сделает моя сестра, если ее храм станет самым большим в Фивах! Паломники со всего Египта понесут туда свое золото. И если Хенуттауи объединится с Рахотепом, они обретут такую власть, что станут указывать Рамсесу, какие вести войны и какие возводить храмы. Для чего, по-твоему, Еретик боролся со жрецами Амона? Он сознательно рисковал разгневать богов, лишь бы уничтожить соперников царской власти!
— Почему же Рамсес не видит, чего добивается Хенуттауи?
— Да как же он увидит? Хенуттауи — его любимая тетка. Она учила его, маленького, правильно носить корону хепреш, учила писать свое имя иероглифами. Думаешь, он мне поверит, если я скажу, чего она добивается?
Уосерит ушла, прошуршав подолом по каменному полу. Руки ее были обвиты браслетами из бирюзы — камня богини Хатор. Как жаль, что я не такая высокая и величественная! Уосерит, как и Хенуттауи и Исет, умела привлекать к себе взгляды.
За жрицей закрылись двери, и я вдруг заметила, что тронный зал почти пуст.
— А где все? — спросила я.
Рахотеп повернулся в своем кресле.
— Кто — все?
Под париком у меня выступила испарина.
— Где Исет? Где все придворные?
— Готовятся к празднеству Уаг.
— Исет не собирается принимать просителей?
Жрец поднял брови.
— Наверное, она придет, если надумает.
Музыканты все еще играли — они и будут играть до тех пор, пока глашатай не объявит о приходе просителей. Я сидела на троне и чувствовала, как жар разливается с моей шеи на щеки. Весь двор ушел вместе с Исет, со мной в зале остались только старики, игравшие в сенет. Не слышно веселого смеха дочерей сановников; даже девушки из эддубы, которым Исет никогда не нравилась, и те ушли. Все до единого думают, что она — будущая главная супруга.
Я стукнула о пол золотым жезлом фараона и приказала:
— Пускайте просителей!
К столу советников приблизились трое. Двое держали в руках свитки с прошениями, а третий — деревянный посох. Длинная борода старца была молочно-белой, словно цветы моринги. Египтяне бород не носили, и я пыталась угадать, откуда проситель родом.
— Где твое прошение? — спросил Пасер.
Чужеземец покачал головой.
— Я отдам его только царевне Нефертари.
— Царевна прочитает его потом, а сначала должен посмотреть я.
Пасер протянул руку, но старик стоял на своем:
— Только царевне Нефертари!
— Уведите его! — не выдержал Пасер.
Несколько стражников выступили вперед, но старик закричал:
— Стойте! Стойте. Мое имя — Ахмос!
— Мне это ни о чем не говорит, — холодно отозвался Пасер.
— Ахмос из царства Халдейского.
Пасер поднял руку, и стражники отступили.
— Такого царства не существует, — сказал советник. — Его завоевал Хаммурапи, вавилонский царь, а потом завоевали хетты.
Проситель кивнул.
— Когда пришли хетты, мой народ бежал в Ханаан. А когда египтяне завоевали Ханаан, мою мать привели в Фивы как пленницу.
Хотя Пасер сидел далеко, я заметила, что он даже дыхание затаил.
— Так значит, ты — хабиру?
Рахотеп нацелил на Ахмоса налитой кровью глаз, игроки в сенет замерли. Хабиру — безбожники, опасные люди, которые живут не в городах, а в пустыне, в шатрах.
Ахмос кивнул.
— Да, я хабиру. И хочу отдать прошение царевне Нефертари.
«Быть может, — подумала я, — у него убежала дочь, вот он и стесняется говорить о своем деле вслух».
— Ведите его сюда! — громко велела я.
— Госпожа, этот человек — хабиру, — предостерег Пасер.
— Если он пришел с просьбой, я его приму.
Я понимала, что мое согласие выслушать еретика не понравится придворным, оставшимся в тронном зале. Но ведь я теперь ношу наследника Рамсеса, именно меня фараон желал взять с собой в Нубию. А если бы кто-то отказал в помощи моей матери только потому, что некоторые считали ее вероотступницей?
