Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Ахмос сунул покрытую пятнами руку в складки одежды и извлек свиток. Стражники заняли свои места у дверей, но смотрели на старика с большим подозрением. Он медленно шел через зал, тяжело опираясь на посох. Рахотеп развернулся в кресле и глядел на меня. Не совершаю ли я большую ошибку?
Старик остановился перед возвышением, но в отличие от других просителей не простер ко мне руки. Я расправила плечи.
— Скажи, почему ты пожелал подать прошение именно мне?
— Потому что нас привел в Египет твой дед! — ответил он на языке ханаанеян. — Он заставил нас воевать в его войске.
Я посмотрела на советников — поняли они его слова или нет?
— Откуда тебе известно, что я знаю твой язык?
— Все Фивы знают, госпожа, что ты говоришь на многих языках. — Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом Ахмос протянул мне свиток. — Царевне Нефертари, дочери царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина.
Арфистки тихонько перебирали струны, старики в глубине зала вернулись к своей игре и даже засмеялись, когда кто-то сделал неудачный ход.
Я развернула папирус, и кровь бросилась мне в лицо. Я подняла взгляд на Рахотепа — смотрит ли он на меня своим красным глазом?
— Чего ты просишь? — переспросила я.
— Я прошу, чтобы фараон отпустил хабиру из своего войска, — ответил Ахмос. — Чтобы мои люди могли возвратиться в Ханаан.
— Разве они — твои, а не фараона?
— Я — их вождь. В Фивах я — единственный, кто может приблизить их к нашему богу.
— Вы — безбожники.
— Если это означает, что мы верим иначе, чем египтяне, то да.
— Это означает, что вы не поклоняетесь Амону, — сурово сказала я и поверх свитка посмотрела на придворных.
И Рахотеп, и Пасер уже занимались другими просителями.
— Мы верим в единого бога и хотим вернуться в землю ханаанскую.
— Ханаан принадлежит Египту, — напомнила я, возвысив голос ровно настолько, чтобы показать старику свое неудовольствие. — Почему хабиру хотят уйти из Фив и поселиться в диких землях, которые принадлежат Египту?
Ахмос сверлил меня глазами. «Наверное, Пасеру тоже не по себе от такого пронзительного взгляда», — подумала я.
— Тебе известно, каково это, когда тебя заклеймили еретиком и то и дело угрожают. И потому ты одна можешь выполнить мою просьбу. В Ханаане нет египетских храмов, и мы будем веровать в своего бога.
В тот миг я поняла: от моих акху мне никуда не деться. Глядя на свиток, я неожиданно рассердилась на старика.
— Тебя послала Хенуттауи — напомнить, что мои акху были еретиками?
— Твои акху не были еретиками, — ответил он. — Они видели проблеск истины, но их погубила алчность.
— Какой проблеск истины? — спросила я.
— Истины Господа. Фараон Эхнатон называл его Атоном…
— Ты поклоняешься Атону?
— Хабиру называют своего бога другим именем. Фараон называл его Атоном, и фараона сгубила алчность.
— Его сгубило отступничество, — жестко возразила я. Ахмос, похоже, не боялся моего гнева. Глаза у него были спокойны, словно озеро в безветренный день, и мои слова его не пугали.
— Значит, они видели проблеск истины, — продолжала я. Мне не о чем было говорить со странным просителем, но что-то не давало мне покоя. — Кто же показал им истину?
Ахмос наклонил голову.
— Я, — тихо ответил он. — Я воспитывал Эхнатона, когда он ребенком жил в Мемфисе.
Скажи Ахмос, что он был акробатом, я и то не испытала бы такого потрясения. Передо мной стоял человек, который посеял в моем роду семена гибели, — и он просил меня о милости! Если бы не Ахмос, Эхнатон никогда не пришел бы к мысли о едином боге, не заставил бы Нефертити изгнать из Египта культ Амона! И ее не убили бы жрецы Атона, разгневанные тем, что после смерти супруга она захотела вернуть Египту его прежних богов. И если бы мой отец не погиб во время этих событий, кто знает, как бы все повернулось? Быть может, у моей матери не пропало бы желание жить. Я посмотрела на старика и хрипло прошептала:
— Ты погубил мою семью.
Ахмос сразу понял, какой вывод я сделала из его слов.
— Бог может исцелять, а может и убивать. Твои акху выбрали второе, заставили весь Египет голодать ради собственной славы.
— Египет страдал из-за Эхнатона, моя мать тут ни при чем! И отец тоже! — Я даже забыла, что мы с Ахмосом не одни. — Зачем ты мне все это рассказал? — почти прошипела я, с трудом держа себя в руках. — Ты мог просто подать мне прошение и ничего не говорить!
— Мне важно, чтобы ты знала, кто я, и, еще важнее — чтобы не ошибалась на мой счет. Я не поклоняюсь золоту, как фараон Эхнатон.
Когда Ахмос произнес имя моего дяди, я даже вздрогнула, и он поднял брови:
— Престол должен был занять старший брат Эхнатона, а его самого отправили в Мемфис, чтобы он стал жрецом. Эхнатон был младшим сыном, трудным ребенком… он завидовал судьбе старшего брата. Я надеялся, что наш бог его спасет.
— А теперь ты просишь отпустить из войска фараона всех хабиру?
Ахмос твердо смотрел мне в глаза.
— И со строительства пирамид и храмов, и еще — из дворца, где наши женщины вам прислуживают.
— Пусть уходят!
— А из войска? — настаивал Ахмос. — Каждый здоровый мужчина обязан служить в египетском войске. При Эхнатоне войско строило в пустыне города, и нас заставляли трудиться, точно скот. Фараон обещал освободить наш народ, когда будет построена Амарна, но с тех пор на египетском престоле сменились три фараона. А воинов-хабиру так и не отпустили.
— Им платят, как и прочим воинам.
— В отличие от прочих воинов, хабиру не могут оставить службу, пока у них есть силы держать оружие. Если это не рабство и мы не рабы, то кто же мы?
— Вы — египтяне! — горячо сказала я.
Ахмос уверенно покачал головой.
— Нет. Мы — хабиру и желаем свободы.
Я откинулась назад и в изумлении взирала на Ахмоса.
— Даже просто говоря с тобой, я подвергаю опасности свое доброе имя. Ты принес проклятие на моих акху. Народ считает меня вероотступницей, как и мою тетку!
— Считает — потому что в этом зале есть люди, которые хотят, чтобы народ так думал!
Взгляд Ахмоса остановился на верховном жреце Рахотепе.
— Нет.
Но Ахмос, конечно, говорил правду. Я всегда думала, что Хенуттауи подкупила рыночных торговок, чтобы в день моей свадьбы они выкрикивали мне угрозы. Однако на улицах я тогда столкнулась с неподдельной ненавистью: никто не подкупал женщин со взглядами холодными, словно оникс. Нет, людей убедили с помощью слов, куда более сильных, чем золото, убедил кто-то, чья власть над душами гораздо сильнее власти Хенуттауи. А я, наивная, до сих пор этого не понимала!
