Анна Рэндол - Тайна ее поцелуя
И все же он вновь заговорил:
— Я прекрасно знаю, что не умею писать. Однажды в Итоне я выставил свою поэму на конкурс, и учитель английского языка отругал меня за то, что я сделал посмешище из освященной временем традиции.
Но Мари не рассмеялась, — напротив, тяжело вдохнула.
— Конечно же, учитель был не прав.
Искренность, прозвучавшая в голосе Мари, встревожила Беннета. И он продолжал:
— Но я не винил учителя. Поэма была ужасно плохой, и он подумал, что я выставил ее в шутку.
Он трудился над этой поэмой два месяца, снова и снова обдумывая ее и перечитывая. Подал же перед самым закрытием конкурса, потому что первый экземпляр выглядел ужасно неопрятным и он был вынужден переписать поэму. Со свойственной школьникам самоуверенностью он ждал одобрения и похвалы. Увы, на следующий день учитель выступил против него перед всем классом, прочитав его поэму и обвинив в том, что он превратил конкурс в посмешище, в фарс. И конечно же, Беннет сделал то, что сделал бы любой мальчик двенадцати лет, — он рассмеялся и согласился со своим учителем. А затем получил наказание от учителя, а также поздравления от других мальчиков — за веселую проделку.
И Беннет больше ничего не писал, пока в семнадцать лет не получил назначение на Пиренейский полуостров. Только тогда он начал снова сочинять, потому что надо было или писать — или сойти с ума от того хаоса, который воцарился у него в голове. Но вмешался полковник Смоллетт-Грин и повторил ему то, что он уже знал: его предназначение — посылать солдат на бойню, а не писать какие-то слова.
И оба этих человека — и учитель, и полковник — оказали ему большую услугу. Действительно, каким же он был идиотом, вообразив, что может писать стихи…
— Как он посмел?! — Гнев, звучавший в этом восклицании Мари, удивил его. — Этот человек, должно быть, слеп! — Она схватила Беннета за руку, заставив остановиться. — Поверьте, ваши стихи очень хороши.
Беннет поморщился. Проклятие, он заставил ее жалеть его. Но какого же ответа он ожидал от нее?
— Мари, вам не надо бояться, что вы ослабите мой боевой дух. Так что не надо мне лгать.
Она смотрела на него с удивлением.
— Вы мне не верите?
— Я верю в ваше великодушие.
— Но ваши стихи не просто хороши, они приковывают внимание.
— Вряд ли вы сказали бы что-то другое мне в лицо.
Он улыбнулся, показывая, что он понимает, в какое трудное положение ее поставил.
Мари ткнула пальцем ему в грудь.
— Я, может быть, не решилась бы сказать правду — но и не солгала бы. Неужели вы действительно подумали, что вашей книге место в дорожной пыли?
Выражение карих глаз девушки ошеломило Беннета. Его сердце затрепетало. Но он все еще не мог заставить себя вдуматься в ее похвалу.
— Это была всего лишь глупая забава…
— Если вы так думаете, то я оставлю себе вашу книгу, — заявила Мари и зашагала дальше.
Беннет тяжко вздохнул. Что-то сжалось у него в груди. Плохи его стихи или нет, они принадлежали ему, и он хотел вернуть их.
— У меня нелады с рифмой и с раз…
— Да, размер не соблюдается, — перебила его Мари. — Но кто говорит, что вы должны следовать установленному правилу?
Он поморщился:
— Ну… все так говорят.
Мари покачала головой:
— Неправда, Беннет. Я так не говорю. — Мари помолчала. Почему он подбивал ее сказать всю правду? Повернув голову, она посмотрела ему прямо в лицо. — Так знайте же, ваши стихи… Они схватили меня за горло и притащили сюда.
Печально вздохнув, Мари зашагала быстрее.
Глядя ей вслед, Беннет простоял целую минуту. И если бы он чуть не потерял ее из виду, когда она вошла в небольшую рощицу сосен, то, наверное, простоял бы так, ошеломленный, весь день.
Догнав девушку, он заявил:
— Но учитель английского языка из Итона — широко известный авторитет.
Ее бедра соблазнительно покачивались, когда она спросила:
— А как называлось то ваше стихотворение?
— «Весна».
— Вам так нравится весна?
Беннет задумался.
— Что же в весне может не нравиться? Цветы, обновление жизни… и прочее… Но я знаю, что мне не суждено быть поэтом.
— Откуда вы это знаете?
— После того как мы отправили Наполеона на Эльбу, я на несколько месяцев вернулся в мое поместье. Думал, что попробую снова сочинять стихи… но ничего не получилось. И это не ложная скромность. Я просто не мог придумать, о чем писать. Когда же я кое-что все же написал… Эти мои стихи годились разве что на растопку.
— О чем же были стихи?
— Ну… классические темы. Деревня. Природа. Красота. Благодатные темы для поэтов. Но у меня ничего не получилось.
— А вас интересуют такие темы?
Беннет пожал плечами:
— Да, конечно.
Мари помолчала немного, потом заметила:
— Структура и форма — не самые ваши сильные стороны.
Беннет поморщился. Ей не надо было это повторять.
— И если вы попытаетесь полагаться на это, — продолжала Мари, — то потерпите неудачу. Вами, Беннет, движет страсть. Если же ее нет, вы не создадите ничего стоящего. Но когда страсть с вами… — Она покраснела. — Я имею в виду страсть к работе. Так вот, в этом случае ваши успехи очевидны.
Надежда? Но надеяться — это слишком опасно. Кроме того… Если война являлась ценой за его способность писать, то тогда лучше остановиться и никогда больше не писать стихов.
Но румянец Мари напомнил ему о том, что существовали другие виды страсти. Стихотворение, которое он написал как-то ночью, ложилось на бумагу легко, и оно не было полной неудачей. Но не мог же он специально искать рискованные приключения, чтобы потом писать о них… Не такой он был человек. Да, в обычной жизни он был очень спокойным и уравновешенным. Страсть — это не на каждый день.
Так было, пока не появилась Мари…
Последняя мысль застала его врасплох, но он тут же сказал себе: «Однако эта страсть со временем затухнет — иначе просто быть не может». И действительно, не мог же он прожить всю жизнь, страстно желая Мари.
Беннет оглядел местность, чтобы хоть как-то отвлечься. «Главное сейчас — сохранить ее живой. А об остальном и потом можно подумать», — сказал он себе. И вдруг заметил какое-то движение…
Протянув руку, майор обнял Мари за талию. Она остановилась и оглянулась. Он жестом показал, чтобы она молчала. Мари кивнула и придвинулась к нему, следя за его взглядом.
Вдали опять что-то промелькнуло. Но это нечто находилось слишком далеко, и невозможно было определить, человек это или животное.
Беннет увлек Мари к ближайшей чахлой рощице, и оба присели. Он снова подал ей знак, чтобы она молчала. Она опять кивнула и прижалась к нему.
