Анна Рэндол - Тайна ее поцелуя
— У вас чудесные волосы, но… — Он вытащил из своего дорожного мешка бесформенную мужскую шляпу. — Вот, возьмите. Это защитит вас от солнца и спрячет ваши волосы. Выглядит не так уж безобразно, клянусь.
— Моя прическа? Или шляпа?
Он шутливо нахмурился:
— Шляпа.
Мари натянула на голову шляпу и убрала под нее волосы. А потом вдруг сообразила, что стоит перед Беннетом в одной сорочке. На ней ничего больше не было, кроме сорочки, этой ужасающей так называемой шляпы и полусапожек.
Она прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать смех, но было поздно — они оба разразились громким хохотом. И этот их веселый смех вдруг показался Мари еще более опасным, чем поцелуи Беннета. Ведь смех сближал, делал их друзьями, а также…
Мари нахмурилась и, выхватив из рук Беннета одежду, натянула ее на себя. Он оглядел ее новый наряд, взгляд его задержался на ее бедрах.
— Если подойти ближе, то никто не примет вас за мальчишку. Но давайте побыстрее уйдем отсюда.
Беннет зашагал к камням, и девушка последовала за ним.
Прошло несколько часов, и Мари теперь сидела в жалкой тени какого-то куста, совершенно сухого и лишенного листьев, так что она даже не могла определить его породу. Мари сделала три глотка воды из рациона, установленного Беннетом. Если бы он был человеком другого сорта, у нее возникли бы подозрения, что он ищет способ отомстить ей за ее обращение с ним во время посещения Мидии.
Пока что их путешествие казалось не очень утомительным. К тому же Мари не раз бывала в пустынях и даже вместе с отцом участвовала в раскопках. Она часто проходила большие расстояния в поисках нужных ей образцов растений, а также жила с отцом в палатках на его раскопках — в нескольких десятках миль от ближайшего городка.
Тут Беннет пристально взглянул на нее и проговорил:
— Вы были бы очень полезны в военных походах.
Судя по стихам Беннета, эти его слова были наивысшей похвалой. А может, ей следовало сказать ему, что его записная книжка находилась у нее?
Нет-нет, нельзя об этом говорить. Ведь если она скажет, что сохранила его стихи, ей придется признаться, что она их читала. И он, наверное, рассердится. Она бы на его месте рассердилась, потому что стихи — это душа их автора, его самые интимные переживания.
Да-да, она не скажет ему про книжку. Ведь все равно он уедет навсегда.
Но мысль о том, что Беннет, возможно, пожалеет об утрате книжки, не давала Мари покоя. Как он мог не пожалеть? Ведь в этой книжке была вся глубина его сердечной боли и все то, что он пережил во время войны.
Да, она ему скажет, не струсит.
Мари раскрыла рот и пробормотала:
— А какова же эта армейская жизнь?
Ох, она все- таки струсила…
Беннет встал, давая понять, что пора идти дальше. Мари подавила вздох и подчинилась. У нее под ногами громко хрустел песок, а вокруг громоздились обломки камней — то были остатки извержений вулканов, когда- то покрывавших пустыню.
— Невыносимо жарко. Или невыносимо холодно.
Мари вздрогнула, услышав голос Беннета; она уже забыла про свой вопрос.
— Например, в Испании и Португалии было почти так же жарко, как и здесь, — добавил майор со вздохом.
И тут Мари вдруг поняла, что он неважно себя чувствовал в такой обстановке. От этого открытия ей стало чуточку легче, и она спросила:
— Что же вы тогда делали?
— Мы просто шли, а наши губы распухали от солнца. — Беннет снова вздохнул и поморщился. — Все, что у нас было, — это наши кивера. Но у них нет полей, и они не спасали от проклятой жары. Наконец кто-то сообразил, что если положить в рот листок, то он прикроет нижнюю губу. — Беннет с усмешкой покачал головой. — Наверное, на нас было страшно смотреть — вид был далеко не героический, совсем не тот, про который писали в газетах.
То, что она узнала из стихов Беннета, потрясло ее, но откровенные признания, услышанные из его уст, подействовали гораздо сильнее. «Но почему же он стал таким откровенным со мной именно сейчас?» — спрашивала себя Мари. И ей вдруг пришло в голову, что если так пойдет и дальше, то она сможет доверять ему. А если она сможет доверять Беннету, то сможет и полюбить его…
— Мы нисколько не напоминали войско на параде, — продолжал он. — Одежда рвалась, и мы заменяли ее тем, что могли найти в городах, через которые мы проходили. Кое-что даже снимали с погибших друзей. Знаете, когда офицер погибает, его шпагу посылают вдове, а остальное имущество распродается словно на аукционе — кто больше даст. Однажды таким образом я купил прекрасный мундир с глубокими карманами. Лучше уж купить, чем отморозить пальцы. А вот пушки никогда не изнашиваются — не то что одежда солдат, стреляющих из них.
— Толпы оборванных торговцев продают изделия из стали, — пробормотала Мари и осеклась, сообразив, что читает на память стихи Беннета.
Он вздрогнул и, повернувшись к девушке, спросил:
— Что вы сказали?..
Она побледнела и пробормотала:
— Я просто…
— Мари, эти слова я написал после Коруньи.
Она потупилась и тихо сказала:
— Я подобрала вашу книжку, когда вы выбросили ее в Мидии.
— И вы прочитали ее?
Ведь это было личное… Даже позволяя себе помечтать, как когда-нибудь опубликует некоторые из своих стихов, он никогда не думал, что напечатает именно эти стихи. В них не было ни размера, ни рифмы. Он тогда не трудился в поисках нужного слова — просто старался избавиться от тяжких мыслей и чувств.
Смеялась ли Мари над сентиментальностью многих его страниц? А может, жалела, как бедного простака, вообразившего себя поэтом?
Она, без сомнения, была художницей, и его жалкие попытки писать, должно быть, казались ей смешными.
Молча отвернувшись от Мари, Беннет зашагал дальше. Он знал, что она следовала за ним, так как слышал за спиной ее шаги.
— У вас не было никакого права, — пробурчал он, словно обращаясь к самому себе.
— Я знаю, — прошептала она очень тихо.
«Но если так, — думал Беннет, — то выходит, что мои стихи сохранились, не утеряны».
Собравшись с духом, он проговорил:
— Я ожидаю, что вы вернете мне книжку.
— Конечно, верну. Я как раз собиралась сказать, что она у меня.
Воцарилось неловкое молчание. Но что же Мари думала о его стихах? Ему вдруг ужасно захотелось узнать ее мнение о них. Почему она до сих пор ничего про это не говорила?
Ответ был очевиден, и этот ответ…
Невольно вздохнув, Беннет проговорил:
— Не беспокойтесь, я не возомнил себя поэтом. Просто у меня такой способ коротать долгие часы между сражениями.
Черт побери, теперь он говорил как ребенок, пытающийся избежать наказания. Все, хватит болтать!
