Элизабет Хойт - Тайна ее сердца
Гриффин настороженно посмотрел на сестру, но с готовностью подал ей руку и повел в холл, предварительно шепнув пару слов жене. Когда они выходили из гостиной, Мэггс поймала на себе заинтересованный взгляд Годрика. В доме царила тишина. Однако скоро вновь заиграл клавесин, и красивый баритон затянул песню. Мэггс сдвинула брови. Как странно. У Томаса никогда не было голоса, а умел ли петь Годрик, она не знала.
Гриффин повел сестру к парадной лестнице, рассказывая что-то о застекленном потолке, штукатурке и итальянском влиянии. Мэггс искоса бросила на него взгляд. Он что — смеется над ней?
— О, ради бога, Гриффин, замолчи, — произнесла она наконец.
Гриффин посмотрел на сестру, и в его глазах заплясали озорные искорки.
— Я так и подумал, что экскурсия по дому тебе не так уж интересна. Ну и в чем дело?
— В тебе и производстве джина, — прямо ответила Мэггс, ибо не знала, как сказать об этом деликатно. К тому же у нее было не так много времени.
— Во мне и производстве джина? — беззаботно переспросил Гриффин, что и выдало его с головой.
Мэггс глубоко вздохнула:
— Я знаю, что ты поддерживал семью и даже Томаса, производя джин в Сент-Джайлзе.
— Черт бы побрал этого Сент-Джона! — взорвался Гриффин. — Он не имел права рассказывать тебе об этом.
Мэггс вскинула брови.
— Думаю, он имеет на это право. Я его жена и что более важно — твоя сестра. Гриффин! Почему ты не сказал, что у нас финансовые трудности?
— Вас это не касалось.
— Не касалось? — Мэггс изумленно смотрела на брата, вот уже в который раз убеждаясь в том, что ему не помешала бы хорошая встряска. — Мы с Каро тратили деньги без счета. Я помню, как после смерти папы Томас купил этот ужасный позолоченный экипаж. Он ни за что не сделал бы этого, если б знал, что у нас проблемы. Конечно же, нас это касалось. Мы стали бы экономить и лучше обдумывать покупки.
— Я не хотел, чтобы вы считали каждое пенни. — Гриффин испустил вздох и сделал шаг назад. — Разве ты не понимаешь, Мэггс? Это была моя ноша. Потому что я должен был заботиться о вас с Каро и о маме.
— А Томас? — тихо спросила Мэггс.
— Он никогда не умел считать деньги. Как и отец. Так что, кроме меня, некому было о вас заботиться.
— Гриффин, — мягко произнесла Мэггс, кладя ладонь на руку брата. — Была ведь еще я. Я имела полное право хотя бы поддержать тебя морально. Имела право знать.
Гриффин поморщился и отвел взгляд. Мэггс ожидала, что он возразит, ибо три года назад ее еще неженатый брат так и поступил бы. Но Гриффин снова посмотрел на сестру, и его взгляд потеплел.
— О, Мэггс, — сказал он. — Ты же знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать. — Мэггс многозначительно вскинула брови, и Гриффин примирительно поднял руки. — Ладно. Хорошо. Я должен был тебе рассказать и переложить часть груза на твои плечи.
— Спасибо, — просто ответила Мэггс. — И еще один вопрос.
В глазах Гриффина вновь вспыхнула тревога, но он храбро кивнул.
— Семья до сих пор нуждается? — спросила Мэггс. — У тебя проблемы?
— Нет, — поспешно ответил Гриффин, и Мэггс испытала облегчение. — У меня по-прежнему есть небольшое дело, и оно вполне законно. Я развожу овец в нашем загородном поместье. Здесь в Лондоне из их шерсти производят пряжу. — Он пожал плечами. — Предприятие небольшое, но оно приносит стабильный доход. И я намерен расширить производство. Хотя… — добавил Гриффин, поморщившись, — я никогда не рассказываю об этом в обществе.
Прекрасно, когда у тебя есть деньги. Но в свете осуждали тех, кто зарабатывал эти деньги собственным трудом. Считалось, что джентльмен скорее будет голодать, чем запачкает руки торговлей.
Хорошо, что Гриффин никогда не придерживался общепринятых правил.
Мэггс взяла брата под руку.
— Рада это слышать. Только, Гриффин…
— Да? — Гриффин повел сестру назад в гостиную, откуда по-прежнему раздавался баритон.
— Пообещай, что если у тебя снова возникнут трудности — финансовые или какие-нибудь другие, — ты расскажешь мне о них.
— Хорошо, Мэггс, — вздохнул Гриффин, закатывая глаза.
Мэггс улыбнулась. Гриффин мог упрямиться сколько угодно, но для нее было важно то, что он с ней честен. Члены семьи должны быть честными друг с другом. А еще они должны делиться радостями и горестями.
Мэггс как раз раздумывала над тем, как подтолкнуть Годрика к его семье, когда они с Гриффином переступили порог гостиной, и Мэггс застыла от изумления.
Красивый баритон принадлежал герцогу Уэйкфилду.
Мэггс лежала в постели, окруженная холодной тьмой, и старалась не предвкушать появления Годрика. Старалась не желать его.
Она пыталась убедить себя в том, что делает это только ради ребенка, но все аргументы растворялись в ее сознании, и она слышала лишь собственное тяжелое прерывистое дыхание. Мэггс постаралась припомнить подробности ужина у Гриффина и Геро, милое личико Уильяма, их с Гриффином беседу и сурового герцога Уэйкфилда, поющего подобно архангелу. Однако образы не задерживались в ее сознании. Мэггс даже попыталась припомнить вкус коктейля и его сливочную консистенцию, но вместо сладости ощущала лишь вкус губ Годрика.
Мэггс даже показалось, что она застонала.
И Годрик наконец пришел, двигаясь неслышно, словно призрак, коим он по сути и был. Мэггс не знала, что он пришел в ее спальню, до тех пор, пока матрас не прогнулся под тяжестью его тела и она не ощутила исходящее от него тепло.
Мэггс задрожала еще до того, как Годрик до нее дотронулся.
А потом его руки заскользили по ее плечам и обтянутым сорочкой бокам, поднялись к холмикам грудей, и Годрик навис над женой, точно ястреб над добычей.
У Мэггс перехватило дыхание. Было в Годрике что-то опасное. Только вчера он тщательно скрывал это. Это была лишь вторая их ночь, и Мэггс отчаянно запаниковала. Ведь впереди будет еще много таких ночей. И она будет так же лежать в темноте и ждать его прихода. Так же направлять свои мысли в нужном направлении. Так же пытаться ничего не чувствовать.
Как пыталась сейчас и терпела фиаско.
Пальцы Годрика уверенно обхватили ее груди, и Мэггс не составило труда вспомнить их изящную форму и представить, как они будут ласкать ее.
Она закусила губу, когда подушечки пальцев Годрика коснулись ее уже ставших тугими сосков. От этих прикосновений кожа покрылась мурашками. Когда же Годрик еще раз коснулся чувствительных тугих бусин, а потом одновременно сжал их, Мэггс едва удержалась, чтобы не выгнуться навстречу искусным рукам мужа.
Роджер. Она должна думать о Роджере.
Годрик порывисто наклонил голову, и его губы — влажные и горячие — обхватили сосок. Язык мужчины ласкал его сквозь тонкую ткань сорочки, и все мысли тут же улетучились из головы Мэггс. Она выгнулась и тихонько застонала. Руки Годрика сомкнулись на талии, не давая ей пошевелиться. Висящий на цепочке его прохладный кулон коснулся ее живота, когда Годрик втянул губами тугой сосок. Потом он слегка отстранился и подул на слишком чувствительную кожу жены, прикрытую лишь влажной тканью сорочки, и она задрожала от внезапного холода. Годрик же переключил внимание на вторую грудь и на все тело жены. Он не давал Мэггс возможности прийти в себя, вернуть самообладание после этого чувственного нападения.
