Жюльетта Бенцони - Изумруды пророка
— Каких изумрудах?
— Не прикидывайтесь наивным: тех самых, которые называют проклятыми камнями…
— …и которые очень не хотелось бы вновь увидеть вашему правительству, но на которые вам очень хотелось бы наложить руку?
— Да, для того, чтобы навсегда их уничтожить! И я уверен в том, что Саломея Га-Леви кое-что знала об этом.
— Почему? Потому что она была еврейкой? Что же вы сами у нее не спросили, раз верите в это?
— Я не то что верю, я в этом уверен. Однажды она сделала… скажем, полупризнание кое-кому, кто мне об этом рассказал. Одной женщине, которую она очень любила…
— Похоже, она неудачно выбрала человека, которому можно было довериться. И что дальше?
— Она хотела открыть тайну лишь тому мужчине, который, как ей было известно, когда-нибудь придет и которому она отдастся. Она отдалась вам: следовательно, она вам рассказала…
— Вы довольно много знаете! В таком случае меня удивляет, что вы при такой твердой убежденности не попытались заставить ее заговорить. Эта страна всегда славилась своим умением добиваться вынужденных признаний.
Ибрагим Фахзи, отвернувшись, уставился на закрытую дверь, и на его широкой физиономии появилось смущенное выражение.
— Все эти средства оказались бы бессильны против нее… и потом, тому, кто попытался бы к ним прибегнуть, пришлось бы иметь дело с Гази.
— Ататюрком? Он интересовался ею?!
— Саломея была очень известной гадалкой. Мустафа Кемаль когда-то сам обращался к ней перед тем, как прийти к власти. И мы знали, что впоследствии он ее оберегал для того, чтобы в случае необходимости снова воспользоваться ее даром ясновидения…
— Плохо он ее берег, раз ее убили.
— Раз вы ее убили, — мягко поправил ювелир. — И потому вам не приходится ждать снисхождения. Вас повесят, дорогой князь, если только я в это не вмешаюсь.
— И каким же образом в этой ситуации вы можете в это вмешаться?
— Возможно, я знаю убийцу: несчастный человек, безнадежно в нее влюбленный, человек, который не смел к ней приблизиться и не смог перенести того, что она отдалась другому.
— Похоже, в ту ночь в доме было полным-полно народу. Но ведь он должен был бы убить меня, а не ее!
— Не беспокойтесь, эта мысль ему тоже приходила в голову… иначе он не стал бы на вас доносить; но все-таки именно она была главной причиной его страданий. Она должна была погибнуть.
— Ну, в таком случае все складывается замечательно! Расскажите все это властям, и пусть меня выпустят на свободу!
Ибрагим Фахзи устремил на узника хитрый взгляд, каким смотрит человек себе на уме, надеясь, что удастся провернуть выгодное дельце и при этом не переплатить. С подобным взглядом Морозини уже не раз встречался в самых разных уголках планеты и хорошо знал, что он означает.
— Вы можете быть уверены, что я это сделаю, как только вы расскажете мне, что открыла вам Саломея.
— Господи, да с чего вы взяли, что она мне что-то открыла?
— Не увиливайте, я в этом абсолютно уверен, и мы только попусту теряем время. Скажите мне, что вы узнали, и через два часа вас выпустят на свободу.
— Или казнят!
И, внезапно расхохотавшись, отчего посетитель пришел в полнейшее недоумение, Альдо воскликнул:
— Да вы за дурака меня принимаете, дорогой мой! Я вам все расскажу, — допустим, мне есть что рассказывать! — и вы преспокойно обо мне забудете, тем самым одним выстрелом убив двух зайцев: вы получите то, что хотели, а я уж точно не смогу путаться у вас под ногами, разыскивая камни. Неплохо придумано! Ибрагим Фахзи побагровел:
— Вы меня оскорбляете! Я честный человек…
— В самом деле? Если бы вы были честным человеком, вы уже давно рассказали бы судебным властям этой страны все, что вам известно о гибели Саломеи, и я был бы на свободе. Нет, я не согласен на эту сделку.
— Вы с ума сошли! Вы что, не знаете, что вам грозит веревка?
— Точно так же она будет грозить мне и в том случае, если бы я заговорил… и если бы мне было что сказать. Хотя в действительности это не так. Так что разрешите мне с вами проститься, дорогой коллега. Боже, до чего хотелось бы продолжить прерванный сон!
Ювелир вскочил, не сводя пылавшего неприкрытой яростью взгляда с узника, старавшегося устроиться поудобнее на голой доске.
— Хватит выламываться! Я — ваша единственная надежда. О, я знаю, на что вы рассчитываете: вы воображаете, будто ваш друг-археолог землю и небо перевернет, чтобы вытащить вас отсюда, вот только, я думаю, он не успеет. Для того чтобы он мог помочь вам, он должен сначала узнать, что с вами произошло. А он ни о чем и не подозревает…
— До чего же в «Пера-Паласе» скромные служащие!
— Он понятия об этом не имеет по той простой причине, что он еще не вернулся из Анкары, а когда вернется, будет уже поздно! Так что советую вам хорошенько подумать!
Альдо почувствовал, как его затрясло, но он сумел напрячь все мускулы, так что его посетитель ничего не заметил… И голос его звучал по-прежнему ровно, когда он произнес:
— После моей смерти слишком поздно будет и для вас. Особенно если я расскажу следователю о вашем посещении, а я не премину это сделать, уж будьте уверены.
— Я пришел сюда с его согласия. Так что не питайте несбыточных надежд! Напротив, это я расскажу ему обо всем. А уж он-то знает, что ему делать…
Морозини, обернувшись, через плечо бросил на Фахзи насмешливый взгляд:
— Пытки! Да, ничего не скажешь, вам в голову приходят блестящие идеи! Вот только что-то подсказывает мне, что ваш приятель-судья ничего не знает об истории с изумрудами. Возможно, я и ошибаюсь, но он кажется мне честным человеком. В отличие от вас. И не надо мне рассказывать, что вы ищете их для того, чтобы уничтожить! Только не вы! А теперь оставьте меня в покое! — прибавил он так грубо, что тот не стал протестовать.
Забрав свою фляжку, к которой Альдо даже не притронулся, посетитель подошел к двери и постучал, подзывая сторожа, но, прежде чем уйти, произнес:
— Мы еще увидимся!
Альдо не ответил. Он с глухо закипающим гневом обдумывал то, что услышал от ювелира: Адальбер и его возлюбленная все еще были в Анкаре!
Да что же они там делают столько времени?
Ярость все сильнее овладевала Альдо. Он и представить себе не мог, что друг во всех приключениях на этот раз бросит его ради какой-то юбки. Только не Адаль! Под легкомысленной внешностью археолога скрывался разумный и очень образованный человек, истинный кладезь познаний, с иронией относившийся к своему времени и современным ему деятелям, любивший пожить со вкусом и настолько же мало приспособленный для волнений и терзаний страсти, как морж — для того, чтобы поселиться в Сахаре. Насколько было известно Альдо, на свете существовала лишь одна женщина, из-за которой сердце Адальбера могло забиться сильнее, и этой женщиной была Лиза. Но, зная, что связывает ее с Морозини, он ни разу не позволил себе ни единым словом, ни единым жестом выдать свои чувства и довольствовался тем, что выражал молодой княгине нежное восхищение и бесконечную преданность. И что же теперь? Прекрасно осведомленный о том, до какой степени судьба Лизы зависит от исхода этой злополучной истории, он бросает все, чтобы следовать по пятам за девушкой, с которой познакомился в поезде, и отдать себя в ее распоряжение? Нет, такого даже и представить себе невозможно!
