Кэтлин Харингтон - Обещай мне
Корт задохнулся от ярости, услышав столь нелепое оправдание поведения жены, и не в силах более сдерживаться, направился к двери, прорычав напоследок:
– Если бы я не развелся… я бы убил этих негодяев своими руками. Чем давать советы мне, посоветуй лучше этой… этой… держаться от меня подальше.
– Сэндхерст уже в могиле, – спокойно напомнила герцогиня, – а Филиппе предстоит одной растить ребенка. Может быть, теперь вы квиты?
– Мы будем квиты, когда она окажется в аду! – И с этими словами Корт захлопнул за собой дверь.
Глава 2
– Нет, ты будешь сегодня на моем празднике! настаивала Белль.
Она сидела на краю кровати, скрестив руки на груди и вздернув подбородок, что должно было изображать горькую обиду.
– Послушай, ты уже не школьница с большими наивными глазами, – пыталась увещевать подругу Филиппа. – И пора бы уже понять, что не все в этом мире происходит так, как мы хотим.
Белль искоса взглянула на нее и слегка улыбнулась.
– Не думаю, чтобы мои глаза когда-нибудь наивно смотрели на мир… я ведь и не предполагала, что стану виконтессой. А ты? Разве ты думала, что станешь маркизой? Да и никто в нашем пансионе не ожидал этого.
– Никто, даже воспитательницы, – согласилась Филиппа, впервые за время разговора лукаво улыбнувшись. – Сиротке по имени Филли Мур не прочили сколько-нибудь интересного будущего. Ты – другое дело, дорогая моя леди Габриэль Жаклин Мерсье Го. Несмотря на испытания, которые послал вам Господь Бог, тебе на роду было написано сделать блестящую партию.
Глаза Белль потеряли насмешливый блеск: Филиппа напомнила ей о страшной участи, которой чудом избежала ее семья.
– Мне было два года, когда мы пересекли Ла-Манш в рыбачьей лодке, переодетые sans-culottes [4], но и по сей день mа mere[5] часто видит кошмары, где в главной роли – мадам Гильотина.
Филиппа тоже посерьезнела, и некоторое время молодые женщины сидели молча, вспоминая каждая свое. Двадцать два года назад граф и графиня Рамбуйе бросили все свое состояние и бежали из Франции от ужасов революции. В Англии это некогда богатое семейство жило очень скромно. Родители Белль не имели возможности отдать дочь в дорогой частный пансион, поэтому устроили ее в скромную приходскую школу в Челси.
– Eh bien [6], страдания всегда вознаграждаются, – сказала Белль, снова улыбнувшись. – В пансионе я встретила тебя.
– Не только встретила, но и ввела в свой дом. – Филиппа благодарно пожала руку подруги. – Ты просто не можешь себе представить, каким счастьем для меня было приезжать к вам на каникулы! Это было… это было все равно как если бы ты поделилась со мной любовью своих близких. Я даже притворялась, что Андрэ и Этьен – мои братья. Особенно в это верилось, когда они дергали меня за косы и называли глупой гусыней.
Филиппа засмеялась, но глаза остались задумчивыми, словно душой она была далеко, в тех прежних, счастливых днях.
– Ты мне лучше объясни, cherie[7], – вернула ее к реальности Белль, – почему ты вдруг перестала приезжать к нам?
– Только не думай, что мне не хотелось всех вас видеть, – поспешно сказала Филиппа. – Видишь ли… я стеснялась, что у меня нет ни одного подходящего наряда. Помню, как мне было неловко приходить к вам в моих простых школьных платьицах, В двенадцать лет это могло казаться милым и непосредственным, но уже в пятнадцать-шестнадцать – нелепым.
– Совершеннейшая глупость с твоей стороны! – воскликнула Белль. – Что ж, – она придирчиво оглядела подругу, – теперь ты одета по последней моде… да что там говорить, ты воплощенная элегантность!
Филиппа вздохнула и обвела взглядом комнату, приготовленную для нее леди Гарриэт. Эта достойная женщина сделала все, чтобы гостеприимно встретить ту, которая принесла ей столько страданий. Филиппа не раз задавалась вопросом, почему маркиза так добра к ней, и не находила ответа, лишь еще больше преисполнялась благодарности.
– Белль, поверь мне, вернуться на родину после стольких лет – настоящее счастье, – во внезапном порыве она бросилась подруге на шею. – Спасибо, что не переставала писать. Нужно иметь золотое сердце, чтобы поддерживать отношения с женщиной, которую называют не иначе, как «пресловутая».
Леди Габриэль нежно обняла ее, потом, отстранившись, нахмурилась.
– Imbecile![8] Как будто я могла поступить иначе! Мы с тобой дружим с десяти лет, к тому же… я всегда верила тебе.
– Кстати о Венеции… Я привезла тебе подарок. Филиппа соскочила с высокой кровати и склонилась над небольшим сундуком, стоящим в изголовье. Подарок оказался миниатюрной копией настоящей венецианской гондолы с фигурой поющего гондольера. Торжественно опустившись перед подругой на одно колено, Филиппа осторожно поставила фарфоровую статуэтку на подушку, лежавшую на коленях Белль. Казалось, гондола плыла по голубому атласному морю.
– Боже мой, Филли! Это само совершенство! – воскликнула Белль.
Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть подарок, и блестящие каштановые локоны скрыли ее раскрасневшееся от удовольствия хорошенькое личико.
– А вот и еще один сюрприз…
Филиппа повернула ключик в корме миниатюрной гондолы, и раздались мелодичные звуки известной итальянской серенады, очень нежные и грустные.
– Так, значит, это музыкальная шкатулка! —восхитилась Белль.
–Жаль, ты не видела настоящие гондолы. В лунном свете они напоминают черных лебедей с длинными грациозными шеями. А теперь представь: прекрасная венецианка легко ступает с мраморной лестницы в покачивающуюся, словно танцующую на воде лодку.
– Неужели Венеция действительно так прекрасна?
– О да! Окна нашего дома выходили прямо на Гранд-канал, из них были видны золотые купола Собора святого Марка и Дворец дожей. Летние вечера долги, и часами солнце искрится в волнах, отбрасывая веселые «зайчики» на бело-розовые мраморные здания, уже не одно столетие смотрящиеся в прохладные воды каналов. Стены их покрыты чудесными фресками, балконы украшены каменной резьбой… – Филиппа умолкла, словно разглядывая прекрасную картину. – Сумерки опускаются на город постепенно, поэтому Сэнди подолгу сидел в лоджии с маленьким Китом на коленях. Мы наблюдали за тем, как надвигается ночь, как серебрится вода в лунном свете и как скользят по ней воздушно-легкие гондолы, и часто песни гондольеров и звук их мандолин сплетались в одну прекрасную мелодию…
– Тебе было очень одиноко тогда?
– Нет, не очень, – тихо ответила Филиппа, потом заглянула в полные сочувствия глаза подруги. – Да. мне было одиноко… порой. Я часто вспоминала тех, кого любила и кто остался в Англии. Но у нас скоро появилось много новых друзей, нас повсюду принимали, и это сглаживало боль разлуки.
