Ирэн Фрэн - Набоб
Они не дошли до Пондишери каких-нибудь ста лье, когда он узнал, что один из самых важных французских бастионов только что пал. За время его отсутствия англичане вытеснили французов со всех их позиций в Индии. О Бенгалии речь уже не шла, оттуда его соотечественники были практически изгнаны. На западе противник удерживал Сурат. Оставалось только взять Пондишери, и вся Индия оказалась бы в руках англичан.
Услышав эту новость, последние сорок сипаев, остававшихся с Мадеком, исчезли в джунглях.
Он осмотрел свою одежду, которая превратилась в лохмотья, посмотрел на босые, истертые дорогами ноги. И хотя дальнейшее движение вперед явно походило на стремление навстречу катастрофе, Мадек все же решил дойти до конца и вскоре появился в таком виде у ворот Пондишери. Город на удивление хорошо охранялся. Мадек объяснил, кто он и откуда пришел. После выяснения всех обстоятельств было установлено, что уроженец Кемпера Рене Мадек, служивший сержантом в отряде шевалье дю Пуэ, — единственный, кто спасся в ужасном сражении, когда отряд этого мужественного воина столкнулся с предательством недостойного индийского царька. Мадек не упомянул о посещении Годха и о судьбе своих товарищей. Ему позволили войти в город и даже доставили во дворец губернатора, где он попытался разыскать дю Пуэ. На него посмотрели с безразличным и несколько меланхоличным видом и после долгого молчания наконец объяснили, что шевалье давно погиб: был завален землей в результате взрыва пороховой бочки. Ряды бюрократов в конторе коменданта заметно поредели. В воздухе чувствовались одновременно напряжение и бездействие, которые насторожили бы любого канцеляриста. Не будучи таковым, Мадек стал добиваться, чтобы его принял маршал де Лалли, которому, как он объяснил, шевалье дю Пуэ собирался его представить и, возможно, даже успел что-то о нем сказать, прежде чем ему снесло голову взрывом пороховой бочки. На него посмотрели так же грустно, опять долго молчали, а потом, окунув перо в чернильницу и черкнув пару строк на пергаменте, наконец ответили: «Проходите, сержант, вы можете поговорить с господином маршалом. Но имейте в виду, что он вспыльчив и выгоняет из своего кабинета всех, кто ему надоедает, будь то его собственный адъютант или даже губернатор города господин де Лейри. Было бы странно, если бы он сохранял спокойствие, ведь он проигрывает сражение за сражением, а добрые граждане этого города расклеивают направленные против него листовки чуть ли не на стенах его собственной спальни!»
В полузаброшенном дворце, подле которого он когда-то выслеживал Годе, Мадек без труда нашел кабинет маршала, двери которого больше не охранялись.
Его приняли. Маршал очень нервничал, но не бился в истерике. Мадека это немного успокоило, и он решительно пошел к своей цели. У скорого на руку и жестокого Лалли Мадек попросил офицерского назначения в армию, отрекомендовавшись от имени дю Пуэ, о котором, по счастью, маршал вспоминал с чувством благодарности, поскольку его смерть в столь отдаленном месте позволила ему избежать необходимости утруждать себя устроением похорон.
— Кадетом в артиллерию, — объявил Лалли и плюнул в окно.
— Нет, — ответил Мадек, — я хочу в кавалерию.
Удивленный Лалли проглотил слюну, отказавшись от второго плевка, и сказал:
— Бретонец, упрямый баран! Мне нужны такие люди, как ты. Иди в свою кавалерию. Конным гренадером! И помоги мне как следует отлупить англичан.
Спустя час Мадек узнал, что англичане атакуют ближайшие населенные пункты и намереваются нанести последний удар по городу удовольствий.
* * *Спустя неделю англичане уже стояли под стенами Пондишери. Приказы из губернаторского дворца звучали категорично: не допускать паники среди населения. Пора было бы уже предупредить его, но тут как раз раздались первые пушечные выстрелы. Впрочем, Лалли не сомневался в своей армии; он был уверен, что сможет отбросить противника. И фактория сохраняла спокойствие, хотя Черный город впал в великое отчаяние.
Ананда Рангапилле умирал, и Жанна Карвальо решилась нанести ему визит вежливости.
— Пондишери погиб, — простонал Ананда. — Нам конец, мемсахиб, я ведь предупреждал тебя, пока еще было время!
Жанна не стала задерживаться. Зачем долго оставаться в доме черномазого неудачника и выслушивать его бессмысленный бред, когда дома ее ждет возлюбленный, великолепный Сен-Любен? Счастье находилось здесь, совсем рядом. К тому же разодетый в муслин агент уверял ее, что в Белом городе нет ни малейших признаков беспокойства. «Ну и хорошо, устроим еще один праздник, — сказала себе Жанна, — конечно, это будет праздник лишь наполовину: продовольствия осталось не так уж много, а Уголок Цирцеи отрезан англичанами. Но неважно, маленький концерт, сегодня же вечером, на свежем воздухе, гости из колонии…»
Она вернулась домой радостная. Скорее, скорее; приготовить праздник на сегодняшний вечер, послать приглашения. А потом: прическа, перо в волосах, новое платье, — она будет великолепна, она будет готова к его приходу. Вся жизнь Жанны была всего лишь долгой прелюдией к любви. Новые фасоны платьев, пудра, духи, украшения, и все это лишь для того, чтобы молодые и нежные руки одним движением разрушили созданный ею порядок. Она сразу же поднялась наверх. Раскрасневшаяся Мариан как раз выходила из своей комнаты, поправляя юбку. Жанна погладила ее по рыжей головке:
— Не беспокойтесь, моя дорогая. Я была у Ананды; он бредит. Это он распространял в городе все эти кошмарные слухи; а теперь лежит в лихорадке, отупел от ярости, говорит, что умирает; вы же знаете, что он собирался еще продавать орехи и заключать новые сделки о сапфирах!
Мариан бросила на нее испуганный взгляд.
— Успокойтесь! Придите в себя! Сегодня вечером я приглашаю колонию послушать музыку! Мне уже пришлось пережить блокаду, и это было похуже, чем нынешние англичане, которые только и умеют, что отрезать уши крестьянам за то, что те снабжают нас рисом. Тогда нас обстреливали пулями и бомбами; видели бы вы мадам Дюпле, когда она забилась в мой погреб, спрятав бриллианты за корсаж! В то время англичане не были ослаблены лихорадкой, как сейчас. Неужели вы думаете, что они смогут что-то делать в этой стране, которую совершенно не знают?
Мариан расслабилась и улыбнулась. «Хорошенькая, — подумала Карвальо, — но скоро увянет».
Мариан вернулась в свою комнату. А Жанна привела себя в порядок, потом спустилась вниз, отдала приказания, послала приглашения, обругала слуг. Сен-Любен появился в полдень, как всегда, легкий и воздушный, но вскоре снова ушел. В четыре часа, сразу после сиесты, настало время музыки. Сен-Любен должен был вот-вот прийти. Пока музыканты настраивали инструменты, Жанна окинула взглядом присутствующих. Пришли все. Все, кто остался. Все, кто еще верил в Пондишери. Она снова предложила каждому бокал оранжада, розеточку с вареньем. Певица пробовала голос. Концерт должен был вот-вот начаться.
