Каролин Лэмпмен - Родник счастья
— Думала. Теперь все понятно. Когда Джонни родился, она все говорила, что она, мол, только ради него и живет. Мне было все равно — это был мой братишка, мой, понимаете? Я его любила, — Никки сморгнула слезы. — Мне было все равно, кто его отец: Герман Лоувелл или нет. А маме было не все равно. Однажды ночью они ужасно поссорились из-за этого. Они думали, что я сплю и не слышу. Папа сказал, что он считает Джонни своим сыном и она с этим ничего не сделает. А через несколько дней я встала утром, подошла к кроватке — а он уже холодный и застыл весь. Он умер ночью. А ведь он даже не болел совсем. И сразу после этого мама уехала.
— Никки, — сказала Эмили, — но ведь ты-то ни в чем не виновата.
— Я знаю. Мама виновата. То, что они делали с Германом Лоувеллом… это плохо, а я… я такая же, как она… — Голос у Никки прервался, и по щекам снова покатились слезы.
— Что ты, милочка, не говори глупостей!
— Я… я похожа на нее, и мне… мне понравилось, когда Леви по… поцеловал меня…
Эмили погладила племянницу по щеке.
— Ну что ты, девочка моя! Неудивительно, что тебе понравилось, когда Леви поцеловал тебя. Это вполне естественно — радоваться, когда тебя целует тот, кого ты… кто тебе небезразличен. То же самое было с Питером и Лианой.
— Значит, вы не сердитесь?
— Сержусь, конечно. Лучше бы они этого не делали.
Эмили прижала Никки к себе. Она вдруг вспомнила подозрения, которые возникли у нее в ту ночь, когда Леви заболел. Если она верно угадала, Никки с Леви не только целовались. Какие же муки терпела она все это время, бедняжка!
— В том, что было между Питером и Лианой, нет ничего грязного и дурного. Это вполне естественно. Когда люди любят друг друга, это часто бывает. Иногда это получается как бы само собой. На самом деле это прекрасно. Конечно, я предпочла бы, чтобы они подождали немного, но я их от этого люблю не меньше.
— Но моя мать, она была плохая. И я вся в нее. Как я ни стараюсь, я не могу отделаться от этого. Я всегда пробуждала худшее в мужчинах, даже когда постриглась и стала носить штаны. — Она вытерла глаза кулаком и вздохнула. — Те ковбои с соседнего ранчо сразу поняли, кто я такая.
— Никки! — голос Леви был наполнен болью. — Это же неправда! Ты не виновата. Эти гады с любой женщиной сделали бы то же самое.
Никки подняла голову и посмотрела на него в упор.
— Да? А ты?
Леви словно ударили под дых. Перед ним промелькнули воспоминания: как Никки сначала прильнула к нему, а потом ударила его; как она сидела над ним, когда он был болен, слушая, как он поминает в бреду имена других женщин; как она дала ему поцеловать себя на прощание, а потом долго смотрела вслед; как она чуть не пристрелила его, когда он вернулся на месяц позже… Неудивительно, что она не доверяет ему. Не хватало только признаться, что он поцеловал ее потому, что не мог устоять.
— Я поцеловал тебя не потому, что считал тебя легкодоступной женщиной. Я это сделал потому, что ты очень дорога мне. Я ценю нашу дружбу.
— Дружбу… — Никки усмехнулась и пожала плечами. — Что ж, если хочешь, можешь называть это дружбой.
— Ну ладно, дело не в дружбе. — Леви вздохнул. — Понимаешь, мне тридцать два года, и я повидал всяких женщин. Сталкивался и с распущенными. Но ты не из таких. Иначе я бы знал, можешь мне поверить.
Никки встала, подошла к окну и постояла, глядя во двор. Наконец она обернулась и посмотрела на тетю.
— Так что же вы собираетесь делать с Питером и Лианой?
— Я… я даже и не знаю. Все это так неожиданно…
— Может, для начала пойдем позавтракаем? — предложил Леви. — Трудно принимать решения на пустой желудок.
Эмили с облегчением кивнула и отправилась на кухню.
— Мне осталось только сварить яйца, — сказала она на ходу. — Приходите.
Они только успели сесть за стол, как за дверью послышались шаги Питера и Лианы. Дверь была чуточку приоткрыта, и все трое хорошо слышали голос Лианы:
— Я знаю, Питер, но нельзя же просто взять и послать их подальше! Это ведь моя мама, и Никки…
Наступило молчание — очевидно, Питер отвечал знаками.
— Питер, это же неправда. Мы ведь знали, что поступаем нехорошо. Помнишь, мы даже пытались остановиться? Ну вот, заварили кашу — надо расхлебывать… Нет-нет, говорить буду я… Ты какой-то бешеный. Ты только все испортишь… Слушай, нам и так хватит неприятностей. Если ты еще…
Тут наступила долгая пауза, а потом послышался голос Лианы, почему-то немного хрипловатый:
— Питер, так нечестно. Ты же знаешь, что я права, и вместо того чтобы согласиться, ты целуешься…
Последовала еще более длительная пауза. Сидящие за столом переглянулись. Леви чуть заметно усмехнулся, но Эмили с Никки были не уверены, что это так уж смешно.
Наконец Лиана произнесла почти шепотом:
— Да, я знаю. Я тебя тоже люблю.
Вскоре дверь распахнулась, и они вошли, рука об руку. Питер держался вызывающе, а у Лианы был такой вид, словно она попалась на краже варенья.
Эмили улыбнулась так, словно ничего не случилось.
— Доброе утро. Проходите, садитесь. Завтрак стынет.
Питер с Лианой неуверенно переглянулись и заняли свои места. Эмили встала и подошла к плите.
— Кофе?
— Да, пожалуйста…
Пока Эмили разливала кофе, Лиана не поднимала глаз от своей тарелки.
— Мама, не надо! — вдруг воскликнула она, вскочив на ноги. — Я знаю, что ты думаешь. Это неправда. Нам с Питером было очень хорошо, но тебе этого все равно никогда не понять, так что скажи, как вы нас накажете, и все!
Эмили обернулась и посмотрела в глаза дочери. Она ничего не сказала — лишь по дрожащему подбородку да боли в глазах можно было догадаться, какой беспомощной она себя чувствует.
Наконец Леви нарушил молчание.
— Я могу придумать для вас лишь одно наказание, — произнес он мрачным голосом, — но оно весьма суровое. — Он отхлебнул кофе и глянул на провинившихся поверх чашки. — Хуже может быть только смертный приговор.
Питер и Лиана испуганно переглянулись.
— А… — Лиана нервно прокашлялась и начала снова: — А какое?
— Насколько я понимаю, вас следует поженить, и чем скорее, тем лучше!
Поженить! У Никки оборвалось сердце, когда до нее дошел смысл слов Леви. Если бы Леви знал о той ночи, которую он провел с Никки, он, наверно, тоже решил бы, что ему следует жениться на ней. Она не хотела этого, а все же вышло так, что она воспользовалась своим телом как ловушкой для мужчины.
28
— Еще одну, Лиана!
Никки застегнула последнюю атласную пуговку и отступила назад полюбоваться на свою работу.
— Нет, тридцать две пуговицы — это, конечно, смешно, но смотришься ты великолепно.
