Каролин Лэмпмен - Родник счастья
— Ну ладно. — Он вздохнул. — Так в чем дело?
— Я беременна.
— Что-о?
— Что слышал. У меня будет ребенок.
— Черт побери!
— Не чертыхайся.
— Извини, это от неожиданности. — Он помолчал.
— А не может быть, что это ребенок Сайреса?
— Д-да. Может.
— Ты что, спала с нами обоими?
— Он мой муж, Герман. Не могу же я отказывать ему.
— Черт возьми, а почему бы и нет? Моя жена мне частенько отказывала! — Потом он вздохнул. — Прости, Саманта. Это было нехорошо с моей стороны.
— Что же нам делать? — спросила Саманта, обвив его шею руками.
Лоувелл прижал ее к себе.
— А что мы можем теперь сделать?
— Я могла бы оставить Сайреса и выйти за тебя замуж.
— Ты хочешь развестись с ним?
— Ну да, ведь это возможно!
— Это очень долго. Ребенок родится задолго до того, как мы сможем пожениться. Подумай, что скажут люди.
— А мне плевать, что они скажут! А потом, какие тут люди, в этом вшивом городишке!
— А дети? Аманде и Никки придется жить с этим клеймом, не говоря уж о малыше.
— Аманда уже достаточно большая, чтобы отправить ее в тот пансион, о котором ты говорил, а Никки может остаться с отцом — мне все равно.
— А малыш?
— Если все будут знать, что ты его отец, кто посмеет сказать что-нибудь?
— А если я ему не отец? Нельзя же отнимать у человека его ребенка? Сайрес заслуживает лучшего.
— Ах, Сайрес заслуживает лучшего? — Саманта вырвалась из рук Лоувелла. — И тебе больше нечего сказать? Все эти годы я спала с тобой, а теперь ты вдруг заботишься о нем больше, чем обо мне? А обо мне ты подумал, Герман? Ты подумал, чего хочу я?
— Саманта… — начал он, коснувшись ее руки.
— Не трогай меня! — она отшвырнула его руку. — Я-то думала, что ты меня любишь, а на самом деле ты просто воспользовался мной!
— Это неправда!
— Тогда почему ты не хочешь на мне жениться?
— Но ведь тебе придется оставить семью! Ты об этом подумала?
— Семью! — Саманта отрывисто рассмеялась. — Да они только и думают, что о своей ферме. Боже, как я от них устала — выть хочется! Я ненавижу этого чумазого фермера! Я ненавижу свою дочь, которая больше интересуется лошадьми, чем своим внешним видом! У меня с Амандой больше общего, чем с Никки. Да я хоть сейчас ушла бы от них не оглядываясь. В этой семье мне нет места.
— Саманта, по-моему, ты преувеличиваешь.
— Да тебе просто все равно, правда, Герман? И все эти разговоры о любви — все это было вранье? Ну и прекрасно! Проживу и без тебя! — Голос у нее дрожал, в глазах стояли слезы. Она повернулась и бросилась на улицу. — Поищи другую дуру греть тебе постель! — крикнула она с порога.
— Саманта! Подожди!
Он рванулся вслед за ней, но поздно. Она исчезла.
Леви шел завтракать и наткнулся на Никки. Она сидела под стеной и всхлипывала. Он присел на корточки.
— Никки, что случилось? Болит что-нибудь?
Никки не отвечала. Не отозвалась она и тогда, когда на помощь явилась тетя Эмили. Казалось, она вообще не замечала их до тех пор, пока Леви не оторвал ее руки от лица.
— Никки, объясни, что случилось!
— Питер… — выдавила она наконец.
— Надо пойти посмотреть, — сказала Эмили и быстро ушла в пристройку. Вскоре Леви услышал, как отворилась дверь, а потом раздался возглас Эмили: — Боже мой!
Боясь, что Лоувелл нарушил слово и снова что-то натворил, Леви вскочил и бросился в комнату Питера. Он ожидал увидеть что угодно, только не то, что предстало его взору.
Питер держал в объятиях Лиану, которая всхлипывала, уткнувшись ему в плечо. Питер исподлобья вызывающе смотрел на Эмили и Леви, словно говоря: «Ну и что вы нам сделаете?»
Леви вытащил Эмили из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.
— По-моему, им надо побыть одним. Сейчас мы больше нужны Никки.
Эмили уставилась на него невидящими глазами.
— Лиане ведь только семнадцать…
— Да, но они с Питером сами между собой разберутся. А вот с Никки что-то неладное, надо ей помочь. — Эмили! — Леви повысил голос. — Наверно, надо перенести Никки в дом?
Эмили опустила глаза и посмотрела на свою племянницу. Внезапно она словно очнулась.
— О Господи, Никки! Да-да, конечно, отнесите ее в дом. Сейчас схожу поищу что-нибудь.
Леви взял Никки на руки и отнес ее в спальню. Он бережно уложил ее на кровать и сел рядом.
— Никки! Никки, послушай…
Но Никки повернулась на бок и продолжала судорожно всхлипывать. Она, казалось, не слышала его. Леви беспомощно смотрел на нее и не смел даже прикоснуться, боясь навредить.
Наконец Эмили принесла чашку с каким-то отваром и сунула ее Леви.
— Не подержите?
Потом, к великому изумлению Леви, отняла руки Никки от лица и дала ей пару увесистых пощечин. Не успел Леви возмутиться, как Никки удивленно моргнула и уставилась на тетушку.
— Тетя Эмили? — спросила она дрожащим голоском.
— Вот так оно лучше, — кивнула Эмили и взяла у Леви чашку с отваром. — Вот выпьешь этот чай, и все будет в порядке.
Никки послушно села и выпила лекарство. Потом зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.
— Никки, — мягко сказала Эмили, — объясни, что случилось.
— Питер ее обидел. Лиана ему доверилась, а он… он… — Никки снова спрятала лицо в ладонях. — Господи, он такой же, как другие.
— Кто это «другие»?
— Герман Лоувелл.
Эмили с Леви обменялись озабоченными взглядами.
— Никки, я не понимаю, при чем здесь Герман Лоувелл?
— Он… они с моей матерью были любовниками. Я однажды видела, как они лежали вместе… как Питер и Лиана… А потом она забеременела, и он ее бросил.
— Так Джонни был сыном Германа Лоувелла? — ахнула Эмили.
— Она… она не знала, она с-спала с ними обоими — и с мистером Лоувеллом, и с папой.
— Откуда ты это знаешь, Никки?
— Я однажды слышала, как мама с Германом Лоувеллом ссорились. Она… она сказала, что ненавидит нас… нас с папой. И… и Лиана с Питером тоже будут ненавидеть меня…
— Да нет, радость моя, что ты! — Эмили обняла Никки. — Лиана с Питером просто очень любят друг друга. Ты же видела, как им хорошо вместе. — Эмили сама только теперь вспомнила это и удивилась, как это она раньше ничего не замечала. — Но от этого они не станут меньше любить тебя. Если ты кого-то любишь, это не значит, что всех остальных ты любить перестаешь.
— А моя мама, она…
— Твоя мама была испорченной женщиной, — вздохнула Эмили. — И, боюсь, я виновата в этом не меньше других. В детстве Саманта была такая славная, такая хорошенькая, мы баловали ее и старались всячески угодить. А когда она повзрослела, она уже привыкла, что все ее желания исполняются — и не дай Бог встать ей поперек! Если, бывало, что не по ее, она такое устраивала! У нее была дурная при вычка говорить людям гадости, даже когда она на самом деле этого не думала.
