Жаклин Брискин - Все и немного больше
Дуайт и Алфея не появлялись.
Руки Рой дрожали, когда она доставала «Болеро» Равеля и знаменитую часть Второго концерта Рахманинова для фортепьяно с оркестром. На обоих альбомах алела дарственная надпись Фирелли.
— Может быть, Алфея хотела, чтобы мы принесли все это в купальню, — сказала Рой.
Фирелли покачал своей огромной с редкими волосами головой.
— Я схожу, узнаю, — предложила Рой.
— Нет! — произнес он с твердостью, какой она от него не ожидала.
Однако Рой все же выбежала в залитый лунным светом двор.
Грузный пожилой маэстро энергично пустился вслед за ней.
Добежав до террасы над бассейном, Рой увидела, что огни в купальне погашены.
Догнавший Рой Фирелли схватил ее за руку прямо-таки с юношеской силой.
— Не ходите вниз.
Она сделала попытку освободить руку, и Фирелли отпустил ее.
На мостике Рой споткнулась обо что-то мягкое. Она сообразила, что это было полотенце, однако сердце ее заколотилось так, будто она наступила на труп. Пушистые волоски на ее руках поднялись, словно щупальцы, предупреждающие об опасности, пока она крадучись подбиралась к окнам.
Она заглянула в одно из них, но не смогла ничего рассмотреть в темноте. Их здесь нет, подумала она, видя, как от ее дыхания запотевает стекло. Внезапно ее глаза уловили движение. Рой протерла запотевшее стекло — и вдруг различила силуэт поднятой тонкой ноги и ступни. Нога ритмично двигалась, не касаясь земли.
Ошеломленная нереальностью происходящего, Рой наблюдала за тем, как тонкая девичья нога вдруг замерла, затем снова задвигалась и исчезла, став частью сплошной массивной тени, которая энергично шевелилась и извивалась.
Фирелли оттащил ее от окна.
22
Шофер отвез ее домой.
Открыв окно в своей комнате, прислонившись щекой к решетке, пахнущей ржавчиной, Рой мысленно произносила такие слова, как «одинокая», «покинутая», «преданная», нисколько не относя это к себе. Снова и снова вспоминала она сплетенные тела Алфеи и Дуайта, конвульсивное подергивание высоко поднятой девичьей ноги. То, что случилось в купальне, ее больше не удивляло и не шокировало. За последние несколько дней Алфея и Дуайт заметно сблизились. Стоит ли удивляться, что Алфея преступила рубеж? У Алфеи хватило мужества доказать Дуайту, что она любит его, думала Рой, испытывая тупую тяжесть в груди, которая вела свое начало от комплекса неполноценности.
Всю ночь она металась, ворочалась и искренне считала, что совсем не спала. Когда Рой открыла глаза, было яркое утро. Над кроватью стояла Нолаби.
— Рой! Просыпайся, пришла Алфея.
Алфея стояла в дверях.
— Ты забыла это, — сказала она, протянув ей белую плетеную косметичку.
— Я буду на кухне, — сообщила Нолаби. — Нужно погладить летний костюм Мэрилин к выставке.
Дверь закрылась. Алфея бросила косметичку на кровать и села рядом, приподняв подбородок, — с выражением лица, как у леди Вер-де-Вер, сказала бы Нолаби.
— Ну, так что же ты меня не обвиняешь? Разве не для этого существуют друзья?
— Значит, ты это сделала, — безжизненным голосом произнесла Рой.
— И не в первый раз, дорогая моя.
Пораженная ее последними словами, Рой села в постели и уставилась на Алфею. Та с презрительным выражением лица посмотрела на ее отражение в зеркале.
— Так ты действительно увлеклась Дуайтом? — спросила Рой.
— Я ни на йоту не изменила своего мнения о нем.
— Значит, ты делаешь это… с кем попало? — Рой мучительно искала слова. — В фургоне?
— Ты не можешь себе представить, какое это малозначительное действие.
К шоку Рой прибавилось подозрение, что ее просто дурачат. Она выпалила первое, что ей пришло в голову:
— А ты не боишься, что… ну… будет ребенок?
Алфея тихо, принужденно засмеялась.
— За кого ты меня принимаешь? За наивную деревенскую дурочку?
Был ли то намек на бедняжку Мэрилин? Перед глазами Рой встало красивое, измученное, бледное лицо сестры, она вспомнила ее рыдания по ночам.
Рой соскочила с кровати, размахнулась и изо всех сил ударила по загорелой щеке Алфеи. Пощечина получилась хлесткой и звонкой.
— Я больше не намерена дружить с тобой! — выкрикнула Рой.
Алфея прижала руку к покрасневшей щеке.
— Из-за него? — Она произнесла это насмешливо, но в ее глазах мелькнул страх. — Уверяю тебя, он от нас обеих хотел только одного — чтобы мы побыстрее легли под него.
— Но он действительно нравился мне.
— Ну что ж, теперь ты от этого излечилась.
Рой смотрела на нее, задыхаясь от бессильной злости, затем медленно опустилась на кровать.
— Дело не в Дуайте, — произнесла она после долгого молчания. — Дело в нас самих.
— Что ты имеешь в виду?
— Все. Как мы всех третируем… Как мы насмехаемся над людьми… И как все хихикают над нами… Господи, как я ненавижу свою репутацию!
— Какая тебе разница, что о тебе думают эти болваны из школы?
— Тебе это так же небезразлично, как и мне, — возразила Рой.
— Это по твоему мнению.
— Я собираюсь стать другой.
— Это как же?
— Во-первых, я не намерена больше тратить часы на макияж и прическу. Во-вторых, я не стану говорит с умным видом о вещах, в которых не смыслю. Я собираюсь быть такой, как все другие девчонки. Я хочу быть обыкновенной.
— Обыкновенной?
— Да. Средней и обыкновенной.
Алфея быстро заморгала глазами.
— Я постараюсь быть такой. — Рой чувствовала шум в голове и резь в глазах, словно кто-то насыпал в них песок. — Я буду стараться.
— Тебе нужно какое-то время, чтобы забыть это зеленоглазое чудовище. Поверь мне, у тебя не будет причин для ревности. Я не собираюсь больше встречаться с этим типом, не годным к военной службе.
— Какая же ты все-таки гадина!
Алфея, высокомерно улыбнувшись, покинула комнату.
Большая Двойка не распалась. Трудно разрушить трехлетнюю дружбу одной, пусть и серьезной, стычкой. В то же время все как-то изменилось. Рой затруднялась определить характер перемен. Пожалуй, можно было сказать, что между ними опустился какой-то невидимый занавес и отгородил их друг от друга.
Да, Алфея отвозила ее из школы домой, они сидели за соседними партами на совместных занятиях и за одним столом в заполненном шумной толпой внутреннем дворике. Но в начале семестра Рой стала заниматься в хоре и нередко приглашала других девушек разделить с ней завтрак. Алфея либо молчала в присутствии новых друзей Рой, либо нервно шутила. Довольно часто она отсутствовала.
