Евгения Марлитт - Тайна старой девы
— Зачем скрывать? — говорил в день отъезда адвокат, стоя рядом с профессором, ожидавшим своих спутниц. — Я завидую тебе... Я сразу понял, что Фелисита — редкая девушка, и мне потребуется много времени, чтобы забыть ее... Но у меня все же есть одно утешение: она сделала из тебя другого человека...
— Ты прав, — сказал профессор. — Я действительно раньше жестоко ошибался. Но моя дорога была трудна, и потому я заслужил награду, которую и получил с таким трудом.
Профессор ввел молодую жену в узкий круг своих товарищей, и Фелисита, несмотря на злобные нашептывания советницы Адель, была принята хорошо.
Профессор перевез всю мебель из мансарды. Рояль и бюсты украшают теперь комнату Фелиситы. В тайном отделении шкафа молодая хозяйка хранит старинное серебро, а серый маленький ящик, вместе со всем содержимым, профессор сжег в тот же день, когда Гиршпрунги получили свое наследство.
Генрих живет в Бонне вместе с молодыми. Он пользуется всеобщим уважением и чувствует себя превосходно. Когда он встречает на улице советницу, теперь без стеснения носящую шелк и бархат и одевающуюся но последней моде, то довольно посмеивается про себя:
— Незабудки все-таки не помогли, госпожа советница!
Молодая вдова не носит больше на своей красивой белой руке старинный браслет: ее отец отдал его наследникам Гиршпрунгов, заявив, что он случайно попал к нему. Он в очень натянутых отношениях с дочерью, так как она имела «безграничную глупость» признаться в воровстве... Адель давно лишилась сияния благочестия, но принимает еще участие в богоугодных делах, в то время как Анхен умирает на чужих руках.
Госпожа Гельвиг, как и прежде, сидит у своего окна. Несчастье переступило через порог ее дома. Она потеряла обоих сыновей: Иоганна она отвергла сама, а Натанаэль был убит на дуэли. Он оставил множество долгов и запятнанное имя... Каменные черты ее лица смягчились, и гордая голова теперь часто склоняется на грудь. Профессор недавно написал ей о рождении своего первенца. С тех пор в ее корзинке лежит тонкое розовое вязание, над которым она работает потихоньку, и Фридерика божится, что это хорошенький детский чулочек. Будет ли когда-нибудь носить эти чулочки младший член семьи Гельвигов, неизвестно, но к чести человеческого рода можно сказать одно: нет души настолько очерствевшей, чтобы в ней не нашлось ни одной нежно звучащей струны. Часто душа человеческая не догадывается о сокровищах, скрытых в ней, пока какой-нибудь случай не укажет на них. Может быть, любовь бабушки растопит, наконец, лед ее сердца...
