Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Я встретилась с ней взглядом.
— Откуда тебе знать? Никто не верит, что твоими устами говорит Исида.
Жрица вся подобралась, но тут увидела приближающуюся Уосерит и торжествующе прошептала:
— Исет только что родила Рамсесу сына, здорового царевича. Рамсес должен объявить ее главной женой.
— Да, Хенуттауи, — заметила Уосерит. — Ты, верно, рада. Ведь если бы не твои старания, ее дитя могло быть сыном Ашаи.
Красные губы Хенуттауи сжались в тонкую полоску. Я поняла, почему после того случая, когда Исет в гневе назвала это имя, Уосерит ни разу его не упомянула. Она ждала, собирала сведения.
Уосерит повернулась ко мне, и глаза ее сияли.
— Видишь ли, Нефертари, до того как выйти замуж за Рамсеса, Исет любила молодого хабиру по имени Ашаи. К сожалению, он был простой живописец. Однажды бабка Исет застала их в комнате вдвоем и пригрозила, что лишит внучку наследства, но влюбленная Исет не испугалась. Об этом стало известно Хенуттауи, которая усмотрела интересную возможность: красивая девушка из гарема, одного возраста с Рамсесом, имеющая тайное увлечение. Вот бы чем воспользоваться! Зная мою сестрицу, могу предположить, что она даже наняла кого-нибудь — припугнуть Ашаи.
Хенуттауи злобно произнесла:
— Ты позоришь богиню Хатор своей ложью.
Уосерит продолжила заговорщицким тоном:
— И вот к молодому хабиру, простому живописцу, является какой-нибудь слуга — нет, кто-то более могущественный: например, верховный жрец с леопардовой шкурой на плечах — и сообщает, что девушка, в которую тот влюблен, предназначена в жены самому царевичу. У любого хватит разума отступиться. Ашаи оставил Исет, взял себе девушку из своего племени; больше он не стоял на пути Исет к престолу. Взамен моя сестра собиралась просить покровительства своему храму. Исет, разумеется, думает, что Ашаи ее просто-напросто разлюбил. А если она услышит о поступке моей сестры?
Не знаю, откуда Уосерит все это узнала; столь важные сведения она поднесла мне словно на блюдечке.
— У Нефертари хватит ума молчать, — пригрозила Хенуттауи. — Пусть только заговорит, я подниму против нее всех жрецов в Фивах.
Уосерит пожала плечами.
— Они и так все против нее. Думаешь, мы не понимаем — имей ты возможность погубить Нефертари, давно бы погубила.
Двери родильного покоя распахнулись. Появился счастливый Рамсес, и я почувствовала укол ревности: это счастье ему подарила Исет.
— Улыбайся! — шепнула Уосерит.
— Нефертари! — крикнул Рамсес на весь зал, и у меня мелькнула эгоистичная мысль, что, быть может, его услышит Исет в родильном покое.
Он устремился к нам, пробираясь среди кланяющихся придворных.
— Ты уже знаешь? — радостно спросил он.
— Да, — улыбнулась я. Правда, моя улыбка напоминала, наверное, гримасу Беса. — У тебя сын.
— Исет здорова. Она даже попросила принести ей арфу. Ты когда-нибудь слышала, чтобы так быстро оправлялись после родов?
— Нет, — ответила я, стараясь не показать, как мне тяжело. — Наверное, боги хранят наш дом.
Рамсесу было приятно это слышать. Легкий сквозняк задел его немес, голубые и белые полосы затрепетали; Рамсес буквально сиял, несмотря на серый утренний свет. Никогда я не видела его таким гордым и снова пожалела, что не я тому причиной.
— Пусть готовятся к пиршеству, — сказал фараон. — Скажи моим советникам, что сегодня в Фивах праздник. Отдыхать будут все, до последнего ремесленника.
Жрицы, не переставая, били в колокола; в завешанной циновками комнате Пасера было чуть тише, чем в коридорах.
— Как его назвали? — мрачно спросила Уосерит.
— Акори, — ответил Пасер. — Но пусть это даже и мальчик, он вовсе не обязательно станет наследником. Он просто царевич.
— Старший царевич, — напомнила я. — И если Рамсес не назначит…
— Фараон никогда не говорил тебе, что хочет сделать тебя главной женой?
Я грустно покачала головой.
— Нет.
— Даже ночью, в твоих покоях? — настаивала Уосерит.
— Никогда.
— Чего же он ждет? — не унималась жрица.
— Наверное, чтобы Нефертари родила ему наследника.
Все мы посмотрели на мой живот. Хотя у меня недавно потемнели соски и, по мнению Мерит, это могло быть признаком беременности, стан мой за последний месяц не изменился.
В дверь громко постучали, и у меня заколотилось сердце.
— Это няня, — прошептала я. — Она обещала принести новости.
Мерит заломила руки.
— В родильном покое что-то стряслось!
Уосерит быстро поднялась.
— Откуда ты знаешь?
— Туда вошли лекари и не выходят. Может, мне отнести госпоже Исет чистые простыни?
— Подслушивать? — возмутилась я.
— Конечно, госпожа! Мы ведь не знаем, что там происходит. А если она упрашивает Рамсеса сделать ее главной женой?
«Тогда я не хочу узнать об этом первой», — подумала я, но оборвала себя.
— Если Рамсесу не по душе видеть меня главной супругой…
— Оставь эти глупости! — сказала Уосерит. — Мы знаем, чего он хочет, но Исет постарается склонить его на свою сторону. Весь двор станет твердить, что Рамсесу уже восемнадцать, и нужно выбрать главную жену. Иди! — велела она Мерит. — Узнай, в чем там дело. — Жрица повернулась ко мне: — А ты будь у себя — вдруг понадобишься Рамсесу. Если случится беда, то утешать его должна ты.
Я сидела в своих покоях и ждала новостей. Миновал полдень, но никто ничего не сообщал. Я вышла и остановила спешившую мимо служанку. Тефер, выгибаясь, терся о мою ногу — должно быть, тоже хотел знать, что происходит.
— Ты не знаешь, что там, в родильном покое?
Девушка опустила корзину, собираясь должным образом поклониться, но я нетерпеливо махнула рукой.
— Просто расскажи, и все.
— У госпожи Исет сегодня родился сын.
— Я знаю. Почему перестали звонить колокола?
Девушка непонимающе смотрела на меня.
— Быть может, жрицы устали звонить?
Я разочарованно вздохнула и отправилась в Большой зал, где уже собрались придворные. В уголке смеялись Хенуттауи и верховный жрец Амона. Она ласково положила ладонь ему на колено, и ее браслеты нежно зазвенели. Эти двое походили на лебедя с гиеной. Однако ни Уосерит, ни Пасера видно не было, Мерит тоже не появлялась. Слуги подали блюда с утятиной и жареным луком, открыли бочонки с лучшим вином, но как-то нервно друг на друга поглядывали. Я подошла к повару, который сделал вид, что страшно занят. Он схватил стопку пустых тарелок, и тут я поймала его взгляд.
— В чем дело? — спросила я. — Почему не готовятся к вечернему празднеству?
У него на лбу выступил пот.
