Ирена Гарда - Кассандра. Пророческая бездна
– Пойми же ты, – в который раз убеждала ее золовка, – нас уже не защищают стены, нет палладия, нет войск, а те, кто есть, изранены и смертельно устали. Если тебе, как ты говоришь, безразлична твоя судьба, то подумай о сыне! За что же ты его обрекаешь на смерть?
Молодая женщина устало посмотрела на свою засидевшуюся гостью: завтра Астианакс проснется ни свет, ни заря, а Кассандра, похоже, не собирается уходить. Служанки давно уже приготовили ей постель, а она, из-за фантазий золовки, не может вытянуться на благословенном ложе в ожидании сна.
– Послушай, дорогая, – сказала она мягко, накрыв своей ладонью руку Кассандры, лежавшую на столе. – Давай договоримся, что сегодня мы на этом закончим, а завтра ты придешь пораньше, и мы все обсудим в лучшем виде.
– Но завтра не будет! – почти закричала вещунья, пытаясь достучаться до разума вдовы Гектора.
– А вот завтра и посмотрим, – философски заметила Андромаха, преследуя глазами невесть как залетевшую муху.
– Почему ты мне не веришь? Послушай, сейчас ты решаешь свою судьбу. Послушайся моего совета – и все будет хорошо, иначе ты изведаешь столько горя, что не захочешь жить!
Наконец, Андромаха не выдержала. Если Кассандра не понимает намеков, то надо говорить открытым текстом.
– Послушай, дорогая, я прекрасно понимаю всю ценность твоего предложения, но давай отложим разговор на завтра. Тогда я буду не такая сонная, и смогу понять весь этот бред. Ну, нет ахейцев, нет! И ты зря портишь нам обеим нервы. А теперь я пойду спать.
И она действительно покинула Кассандру, оставив подругу сидеть у теплого очага.
Выйдя от Андромахи, Кассандра на минутку остановилась на пороге, любуясь на луну, которая почти ложилась ей на ладони, а затем направилась к темнеющей цитадели.
Шум в городе почти стих. Жертвы были принесены, животы горожан были полны мясом и вином, на душе первый раз за много месяцев воцарился покой – чего бы и не лечь спать троянцу рядом со своей теплой со сна женой?
Поднимаясь к Пергаму, она подумала о том, что надо было бы попрощаться с родителями и сестрами, а то, возможно, потом такой возможности уже не подвернется, и вдруг увидела, как в конце улицы появились мужские тени, держащие в руках поблескивающие под светом луны клинки.
Началось! Она буквально слилась со стеной дома, спрятавшись в густой тени платана. Отряд прошел мимо, разделившись на перекрестке. Девушке стало страшно, и она бросилась бегом под защиту родных стен. Обернувшись у входа в цитадель, она увидела Скейские ворота, рядом с которыми пылал костер, и бесконечную толпу людей, пробегающих мимо него в город.
Неужели ахейцы уже в Трое?
И тут раздались первые вопли, которые она ждала и боялась услышать. Город словно проснулся и, оглядываясь по сторонам, пытался понять, что творится кругом. Но ахейцы не давали отяжелевшим от еды, вина и сна троянцам ни минуты на то, чтобы схватиться за оружие. Они вышибали двери и, словно черные Керы, врывались в спальни троянцев, убивая всех, до кого могли дотянуться мечом. Страшно кричали женщины, которых выволакивали в одних туниках на улицу и тут же насиловали.
Успевшие очнуться троянцы отбивались от ночных убийц чем могли, швыряя в них мебель, посуду и другую домашнюю утварь, но что стоит вертел, на котором только что жарилось пиршественное мясо, по сравнению с копьем?
Люди выскакивали из домов и метались по улицам в поисках выхода из окружавшего их ада, а затем, отчаявшись, бежали наверх, где высилась цитадель Пергама.
Сверху хорошо было видно, как по улицам растекались люди с факелами, уничтожавшие все живое. В портик дворца выбежал Приам и закричал, чтобы закрыли ворота. Пока дворцовая стража возилась с замком, до цитадели докатилась волна беженцев. Со слезами на глазах, они показывали свои раны или маленьких детей, прося пустить за ее прочные стены.
Когда весь двор был забит и не было никакой возможности впустить хотя бы еще одного человека, ворота захлопнулись, и отставшие либо бились в них в тщетной надежде попасть внутрь, либо стояли на коленях в надежде на милость победителей.
Вскоре появились и первые ахейцы. Разгоряченные легкой победой, они сходу ринулись на штурм Пергама. В самой же цитадели все, кто мог держать в руках меч или копье, бросились защищать последний троянский оплот. Стоя на стенах, его защитники отбивались с мужеством отчаяния, но было ясно, что им не сдержать напор врага. Набившиеся во дворец женщины и дети, поминутно вздрагивая, молились всем богам за своих сыновей и мужей, защищающих их на последнем рубеже, но боги не слышали за шумом боя их тихих голосов.
Мрак и кровавые языки пламени, охватывавшие дом за домом, только усугубляли картину ужаса, лишая троянцев сил к сопротивлению. Вскоре в страшный шум, состоящий из криков людей и животных, топота множества ног и тяжелого дыхания, добавились удары топора. Это неистовый Неоптолем, юный сын Ахилла, рубил крепкие ворота, не обращая внимания на летящие в него со стен копья. Вдруг раздался треск и рухнула одна из башен, погребая под собой лезших на нее ахейцев. Но тут ворота не выдержали ярости нападавших, С последним ударом топора вылетела одна из досок, за ней другая, третья… В образовавшийся пролом полезли ахейцы, оттесняя защитников цитадели. Сорван заложенный в крепкие скобы брус, и створки ворот разошлись в разные стороны, под напором массы тел, рвущихся к долгожданной добыче.
Оставшийся в живых маленький отряд, встретивший ахейцев на ступенях портика был сметен ими в мгновение ока, и все тот же Неоптолем смертельно ранил последнего сына Приама – Полита, который бросился от него бежать к отцу, безуспешно призывавшему к себе Энея или Деифоба.Энея давно уже не было в городе. В первые же минуты резни он посадил на спину отца и, позвав жену, помчался по еще темным улицам к уже распахнутым Дарданским воротам. Креуса бежала рядом, держа небольшой мешочек с собранными наспех продуктами и вещами. На одной из улиц им наперерез кинулось трое ахейцев. Пришлось Энею, спустив на землю отца, вступить с ними в бой. Первый упал сразу, и пока троянец обменивался ударами меча со вторым, третий набросился на Креусу. Оттолкнув ахейца, она выронила мешок и, крича от страха, побежала прочь. В два прыжка тот настиг добычу и, схватив за волосы, швырнул на землю, придавив молодую женщину своим телом. И тогда Креуса, выставив вперед скрюченные, как у гарпии пальцы, вцепилась ему в лицо, проткнув ногтем один глаз. Взревев от боли, насильник выхватил кинжал и ударил ее в грудь. С дикими проклятиями ахеец привстал, опершись на колено, но тут же рухнул на свою жертву, пронзенный кинжалом, который держал муж Креусы. Одного взгляда, брошенного на жену бывалым воином, было достаточно, чтобы понять, что ей уже ничем не помочь, и Эней, снова посадив на спину отца, побежал дальше, чувствуя, как у него по щеке течет непрошенная слеза.
