Кальман Миксат - Миклош Акли, или история королевского шута.
Акли собрался с силами, подавил насколько мог смущение и произнес глухо, робко:
- Пожалуйте мне, ваше величество, дворянство и подарите деревню Акли.
Император ответил не сразу, не выказав однако ни удивления, но и не дав согласия. На лбу же у него собрались три пресловутые складки, и о своему обыкновению он прошелся взад и вперед по кабинету, пощелкал пальцами, пока наконец не остановился перед Акли.
- Н-да, н-да, дело это не такое простое, как вы думаете... Я, конечно, пообещал, но я думал... какую-нибудь должность, ...место. А вы, как я понимаю, хотите пожалование и имение...
Акли не ответил ни слова, будто ударом молнии сраженный поведением императора. Он смотрел. Всматривался в суровую действительность. Смотрел на государя, повелителя государств и миллионов людей, наблюдая, как на его глазах в одном человеке обреется скряга с королем.
- Извините, ваше величество, но может быть...
- Нет, ничего, ничего. Я ни в чем не упрекаю вас. И, поверьте, не сержусь на вас. В конце-концов вы добрый человек и я добрый человек, так что договоримся. Я все это не потому говорю, но поверьте: мир плох, мир жалок. И в наши времена не принято дарить имения. Вышло это уже из моды. А вы вот хотите воскресить этот обычай. Ну, конечно. Н-да, только это сопряжено с трудностями. /Потому что где взять его? Ныне и императору приходится быть осмотрительным, если он хочет жить. Ведь все не так, как было прежде. (Император глубоко вздохнул, на какое-то время погрузился в размышления, потом принялся рассуждать вслух.) Нынче и соль на так солона, как прежде. Все стало хуже, все сморщилось. Моим предкам легко было дарить имения, хотя и жалко. А теперь уже и революции ничего не стоят. Одно не приносящее никакой пользы беспокойство- эти революции. Вы меня понимаете, дорогой? (Император засмеялся, словно собираясь сказать веселую шутку). Не приносят они, эти революции, королям никаких выгод. Раньше, по окончании революции Ракоци сколько имений осталось? Леопольду просто было за счет одних доставлять радость другим. А нынче, ну что это за революции! ( Он пренебрежительно махнул рукой). Нет больше жирный кусков. Голь перекатная. Вы понимаете, кого я имею в виду? Мартиновичей40. Потому что ныне именно такая бедная шушера скалит зубы на трон. А что у них можно отобрать? Только голову - ничего другого! Так что, друг мой, пожаловать вам дворянство? Пожалуйста. Тут никаких трудностей. А вот подарить деревню!.. Какую деревню вы назвали?
- Акли.
- А что, разве есть такая деревня?
- Да. В губернии Угоча.
- И как это вам пришло в голову?
- Ну, потому что моя фамилия Акли.
- Ага! - весело рассмеялся император, как будто ему пришла какая-то спасительная мысль. - Но для меня это еще не основание для дара, дружище. Скорее - наоборот! Я не одобряю вашего стихотворения "К Наполеону", читая его слева направо. Но только - если прочесть его сзади наперед. Следовательно и его автора, поэта, я могу поощрить, только прочитав его имя сзади наперед...
Одна хорошая мысль рождает и другую! Идея императора молниеносно дала толчок, родив столь же интересную идею в голове и у Акли. Почтительно поклонившись, он проговорил:
- Не возражаю, ваш величество. И так тоже хорошо. Возьмем мое имя, прочитаем его справа налево, и то, что получится, - вы дадите мне вместо деревни Акли.
- И что же получится?
- Илка.
- А что такое: Илка?
- По-венгерски Илка это Илона или Елена.
- О! - воскликнул император.
Лицо Акли пылало огнем, глаза оживленно горели.
- Дайте мне, ваше величество, в жены Илку Ковач!
- Акли? - удивленно воскликнул император. - Нестареющее дитя! Что я слышу? Так вот о чем вы думаете? Да вы с ума сошли!
- Может быть. Потому что любовь - в любом случае ненормальное явление. А я влюблен. Так что одно-единственное слово вашего величество, - продолжал он с пафосом, чего не делал обыкновенно, - откроет для меня или врата рая - рая вместе с хором ангелов и очаровательной музыкой, или ада - с его иеной огненной и кваканьем оравы чертей!
Император заулыбался, потому что услышать ораторский пафос в устах Акли было делом столь же непривычным, как если бы он увидел домашнюю кошку, парящую на крыльях в небе, под облаками.
- Что ж, дружочек, вкус у вас неплохой! - флегматично отметил он. - А как она сама, девушка-то?
- Полагаю, что и онам меня любит.
Император поднял вверх брови и шутливо пожал плечами.
- Тогда это дело, если и девушка тоже согласна, - ко мне не имеет никакого отношения. Volenti non fit injuria41. Однако не скрою, что вы вели себя некрасиво.
- Я, ваше величество? - похолодел Акли.
- Думаю, что с точки зрения юристов, вы - растратчик. Вы посягнули на доверенное вам богатство, - продолжал государь, - в своекорыстных целях.
- О, ваше величество! - оправдываясь, воскликнул Акли, не в силах в столь величественный момент опуститься до прозы шуток. - Я не виновен; любовь приходит и уходит незаметно, как сон...
- Да, это верно, - серьезно подтвердил император.
- Вы согласны, ваше величество? - с жадностью уцепился за слова государя Акли.
- А что я еще могу сделать? - спросил император. - Амур - не мой подданный.
В этот момент дежурный камергер доложил императору о прибытии французского посла Норбона и князя Меттерниха.
Император сделал знак бормотавшему слова благодарности Акли удалиться и, покачивая головой, встретил входящих господ невольно вырвавшимся восклицанием:
- Какие странные имена бывают у людей!
Французский посол Норабон прибыл для переговоров о женитьбе императора Наполеона на принцессе Марии-Луизе, об ее отъезде в Париж и других, связанных с этим, деталях. А хитрый аналитик Меттерних в течение всех переговоров и даже после аудиенции долго еще пытался разгадать смысл вырвавшегося из уст императора странного восклицания. Он думал о чем-то значительном и загадочном, на самом же деле это был незначительный пустяк в сравнении с подготовленной ими мировой драмой.
Глава XIII
Когда цветочный бутон хочет стать розой
Акли летел как на крыльях. Он был счастлив, и хотел прокричать всему миру: "Она моя! Император отдал ее мне! Вы слышите: мне!"
Не теряя больше ни минуты, он сбежал вниз по ступеням крыльца к стоянке извозчиков, прыгнул в дрожки и поскакал на Унгаргассе, 23. Двадцать три! Как великолепно звучат эти слова. Их же можно скандировать, как стихи. Сколько сладостных звуков в двух маленьких цифрах! Он втянул голову в воротник своего мехового пальто ( хотя он ни капельки не мерз), и ему показалось целой вечностью, пока скачущие во весь опор лошади примчали его к дому 23, где он выпрыгнул из пролетки - легко, упруго.
Вокруг на улице стояла тишина. Только на взломанных воротах виднелись следы событий прошлой ночи. На звонок колокольчика вышел Димитрий, и после того, как Акли назвал себя, он, радостно приветствуя его впустил во двор.
