Кальман Миксат - Миклош Акли, или история королевского шута.
- Честное слово, нет у меня никаких намерений, мадам. Если вы разрешите, то один из моих людей по лестнице поднимется наверх и в окно передаст букет, после чего мы тотчас же удалимся.
Господа Сильваши был поражена, каким необыкновенным, полным страсти голосом, проникнутым бесконечной грустью, говорил с ней Сепеши.
- Честное слово? - воскликнула она оживленно, но все еще не веря его словам.
- Честное слово! - торжественно отвечал Сепеши. - И передайте ей, - здесь голос его сделался совсем прерывистым, замирающим от страсти, - ...скажите ей, что больше она меня никогда не увидит. Только обязательно скажите.
- Хорошо, я приму ваш букет, но по лестнице пусть поднимется только один человек.
Воители Сепеши зашептались. Это что ж получается? Что он еще надумал? Для них была непонятна эта новая хитрость предводителя. Господин Бори пожимал плечами в знак того, что ему просто непостижимо, что тут происходит.
- Несите лестницу! - приказал Сепеши.
Лестница тотчас же появилась.
- Сиротка, поднимитесь наверх и передайте мадам Сильваши букет.
Сиротка тоже поспешил выполнить указание барона, добрался до середины лестницы и оттуда протянул хозяйке пансиона букет камелий. Госпожа Сильваши приняла его, но тотчас же захлопнула окно.
- Спокойной ночи, господин Сепеши, спокойной ночи!
Стоявшим внизу показалось, что занавески на всех остальных окнах тоже зашевелились. Услышав стук захлопнутого окна, озорные феечки разбежались по дому.
- Ну а теперь что будет? - забросали барона вопросами командиры его отрядов.
- А ничего. Домой поедем, - резко и в тоже время с горестным вздохом, сказал тот. Вот когда вояки недовольно зашумели. Все вдруг принялись выказывать свою храбрость, жажду опасных авантюр!
- Как это домой? Теперь? С пустыми руками?
- С пустыми руками, - огорченно подтвердил Сепеши.
- Тогда для чего же мы собственно сюда приехали?
- Вы же видели! - тихо с грустью сказал он. - Привезли букет.
- Только и всего?
- Выходит: только и всего.
- А как здорово все было придумано! - возмущался господин Бори.
- Какая слава бы об это прошла! - поддержал его Мальнаши.
- И один дурак может триста других дурачить, - издевался господин Палойтали. (Ну, разумеется, шептал он эти свои умные соображения только своим верным друзьям, на ушко).
- Странное дело! - качал головой господин Бори. - Такого я еще не видывал с тех пор, как меня поп в купель окунал. По крайней мере скажите, ваше сиятельство, почему вы так сразу вдруг переменили свои замыслы?
Гордого аристократа оскорбили все эти приставания с расспросами. Хорошее это дело - быть гордецом в таких случаях. По крайней мере можно хоть на минутку скрыть обиду.
- Не всем это знать положено! - резко и небрежно бросил он. - Все знает только бог. Но и он многого из своих знаний не дает людям. Какую-то часть для себя одного оставляет. Я, правда, не бог, но все же - барон Сепеши. Потому и я тоже: открываю перед вами только то, что можно. А кое-что - себе оставляю, дорогой мой господин Бори.
Одним словом, все уговоры были напрасными. Надо было сматывать удочки и возвращаться домой бесславно, без девицы.
Час спустя на улицу Унгаргассе и вокруг стояла такая тишина, будто на погосте. И от всего этого романтического приключения на другой день (и тем паче - позднее) не осталось никаких следов, кроме доклада полицейский Яноша Квилиничека и Шебештена Прионера о том, что какая-то банда, одетая в дубленые полушубки, с неизвестной целью прошлой ночью схватила их, окружив на углу улиц Баришгассе и Унгаргассе, связала и на рассвете увезла за город, и там, примерно на расстоянии одной мили, улюлюкая и выкрикивая всякие мерзкие венгерские ругательства, отпустила домой. Сами же они на длинных сенных дрогах уехали по шоссе в сторону Венгрии.
Виконт Шатлен был весьма возмущен этим докладом:
- По-видимому, оба негодяя были мертвецки пьяны. Одному все это приснилось, а другой был настолько в подпитии, что сам ничего не помнит и на слово поверил первому. Вывод: обоих выгнать со службы.
Глава XII
Император раздает подарки.
Никем не замеченный, Акли улизнул от своих соратников по военному походу. Все готовились к возвращению домой, и на него никто не обращал внимания. А он и не думал вернуться за своей одеждой, переночевал в маленьком трактире на Альтер-Ринге и на другой день утром, раздобыв себе необходимых костюм, явился на аудиенцию к императору, немного волнуясь и чувствую угрызения совести, что был вынужден воспользоваться слухом о замужестве принцессы Марии-Луизы, и обеспокоенный свои собственным будущим. Ведь он и понятия не имел, почему ему пришлось томиться в казематах, равно как и о том, чего хочет от него император, простит ли он его вину и возьмет назад на службу. Или только решил смягчить наказание, выпустив на свободу, но откажет ему от императорского двора.
На приеме у императора был канцлер Трансильвании Элек Нопча, который обычно жил в Вене, но на рождество каждый год отправлялся в Трансильванию и накануне являлся к государю за инструкциями. Государь, очень мало знавший о Трансильвании (бедная Трансильвания всегда ходила в падчерицах), поручал канцлеру исполнить какой-то пустяк, наверно что-нибудь в этом роде:
- Заставьте народ сажать картошку, дорогой Нопча, потому что картошка - это великое благо.
От своей бабушки Марии-Терезии император Франц слышал, что трансильванцев, особенно секлеров36, силой оружия заставляли выращивать картошку, но даже и военному принуждению они противились. А то, что однажды сказала добрая бабушка, он помнил даже тогда, когда уже сам стал взрослым и государем.
Однако на этот раз император Франц был более милостив к Трансильвании, чем обычно, и поэтому, упомянув картошку как тактовую, зная, что ничего больше - при всей его отеческой любви к народу он подарить не может, но памятуя вместе с тем о благе духовном, взял со своего письменного стола бумагу и протянул канцлеру, милостиво улыбнувшись:
- Вот гимн, написанный Гайдном37. Возьмите один экземпляр партитуры, на вашей родине это будет еще новинкой. А когда он распространится в гуще народной, это доставит простому люду великую радость.
- О, конечно, - подтвердил Нопче с низким поклоном и расчувствовался до слез, принимая ноты "Боже, храни императора!" - Венгры умрут от восторга при звуках этой мелодии! (И канцлер и император были добрыми людьми, но в пророки они оба не годились).
Но вот канцлер Трансильвании удалился, и дежурный камергер доложил императору о прибытии Акли.
- О, Акли! - весь засияв, вскричал государь, - Здесь уже этот злой мальчишка? Ну и хорошо! Пусть войдет!
