Мишель Моран - Избранница Наполеона
— Но ты с ним поговоришь, да?
— Я же сказал.
Но император непоколебим. При одном упоминании имени де Канувиля его лицо багровеет.
— Подумать только — подаренный императором мех! Она отдала ему мех, который мне преподнес в дар русский царь! — Я слежу, как он широким шагом проходит от своего стола красного дерева к пустому камину. Хотя от летней жары в этой обшитой деревом комнате не продохнешь, он наотрез отказывается открыть хотя бы одно окно. — Какая наглость, ведь согласись? — спрашивает он.
— Неразумно уж во всяком случае, ваше величество.
Он останавливается и оборачивается ко мне.
— Что же ты у нас всегда такой беспристрастный? Ведь этот парень тебя ненавидит, ты об этом знаешь? А ты за него заступаешься.
— Все оттого, что он невежественен, — честно признаюсь я, — и невероятно глуп. Но, по сути дела, он беззлобен.
Он смотрит на меня так, будто я говорю на незнакомом ему языке.
— И ради такого ничтожества ты готов навлечь на себя мой гнев?
— Риск просчитан.
Он ждет разъяснений.
— Я рассудил, что его величество поймет, что я пришел не ради капитана, а ради вашей сестры. Он ее любит, и это, похоже, делает ее счастливой.
Наполеон кивает, и на мгновение я начинаю думать, что выпросил для де Канувиля прощение. Затем он отвечает:
— Люди вроде тебя для меня всегда загадка.
По моей спине бежит холодок. Он сцепляет руки за спиной и пристально на меня смотрит. Так, наверное, чувствуют себя его солдаты.
— Я делаю то, что полагаю правильным, ваше величество.
— Даже когда это не в твоих интересах? — Он задумчиво качает головой. — А ты знаешь, о чем сегодня утром меня просила сестра? Она хотела, чтобы я вместо него выслал капитана де Септея. — Он дает мне время осмыслить услышанное и потом продолжает: — Она предложила мне жизнь капитана де Септея взамен на де Канувиля, потому что однажды де Септей отказался провести с ней ночь.
Я недоумеваю. Я знаком с де Септеем. Встречал его на приемах у Полины. Он влюблен в свою невесту и ни за что не обманет ее доверие.
— Быть может, ей невдомек…
— Да знала она все прекрасно! — зло перебивает он. — Поль, зачем ты ее защищаешь, если знаешь, что она за человек? Я сейчас скажу тебе, как обстоит дело. — Он подходит ко мне и усаживается в соседнее кресло. Если бы нас сейчас кто-то видел, то принял бы за старых товарищей, а не за императора и слугу. — Она для тебя стала привычкой.
Я не понимаю.
— Привычкой? — переспрашиваю я.
— Это как нюхать табак, — говорит император. — Поначалу получаешь удовольствие. Потом, с течением времени, остается одна привычка. Ты сам не знаешь, почему это делаешь. Просто потому, что делал это всегда. И без этого жизнь была бы чуточку неполной.
Я жду, чтобы он закончил. Неполной? В каком отношении? Но он ждет реакции от меня. Полина для меня — привычка, приобретенная на Гаити? Люблю ли я ее такой, какая она есть, или какой была?
Наши взгляды скрещиваются. Откуда столько проницательности в этом человеке, променявшем любящую жену на девятнадцатилетнюю девочку? Он разводит руками.
— Подумай над этим. В твои годы мужчины уже имеют семью. Детей. — Он поднимается. Разговор окончен.
— Так что де Канувиль?
— Поедет вместе с де Септеем в Испанию, — быстро отвечает он. — Мне нужны два человека, способных доставить мои приказы командующему Массенá. Оба отбывают сегодня вечером.
Я иду к Полине, и оттого, что взор ее полон надежды, прихожу в бешенство.
— Что… Что он сказал? — Она вскакивает с дивана, синий шелковый халат колышется сзади. Два часа дня, а она еще не одета.
— Сказал, что де Канувиль отбывает сегодня вечером. — Она ахает. — Вместе с де Септеем, как вы и просили.
Я поворачиваюсь, чтобы идти к себе, но она спешит за мной.
— Ты должен понять…
— Что я должен понять, ваше высочество? Что вы обрекли невинного человека на смерть? Дорога на Саламанку — это зона военных действий. Если они вернутся живыми, можете считать это чудом.
По ее лицу ручьем бегут слезы, но это меня больше не трогает.
— Ну, пожалуйста! — Она протягивает ко мне руки, но я отстраняюсь.
— Что бы ни произошло с этими двумя, это на вашей совести.
К себе я не возвращаюсь. Вместо этого иду к конюшням, где отыскиваю двух солдат, которые первые стали мне друзьями семь лет назад.
Дасьен с Франсуа расседлывают лошадей. Кони чуют меня первыми и начинают фыркать. Потом мое появление замечает Дасьен.
— Поль! — восклицает он.
Франсуа хлопает себя по бедрам, выбивая маленькое облачко пыли.
— Прокатиться решил?
— Не сегодня.
Дасьен понимающе кивает.
— Во дворце неприятности?
— У меня что, все на лице написано?
— Да просто ты сюда нечасто заходишь…
Я сажусь на тюк сена и смотрю, как мои друзья снимают с лошадей сбрую. Запахи пыли и летней травы напоминают мне молодые годы. Ни дня не проходило без того, чтобы мы с отцом не выезжали на плантацию.
— Так что случилось-то? — интересуется Дасьен. — Или не можешь сказать?
— Император отсылает де Канувиля в Испанию.
— Это любовника княгини, что ли?
— Да.
Дасьен со смехом кивает.
— И что ты так расстроился? Он уедет, а ты-то здесь. Разве ты не на это надеялся? — Так. Весь дворец в курсе.
— А есть здесь хоть один человек, который не считает, что я жду, когда княгиня станет свободна?
Дасьен с Франсуа переглядываются. Затем Дасьен садится рядом со мной и кладет мне руку на плечо.
— Поль, мы уже сто лет это знаем. Ты только о ней и говоришь. Само собой, дело безнадежное. Ты и сам это понимаешь. Во-первых, она замужем за своим князем, а во-вторых, уж больно она охоча до мужчин. Но… «сердце имеет доводы, которых не знает разум». — Вот уж чего мне сейчас меньше всего хочется, так это выслушивать изречения Блеза Паскаля[9]. Франсуа читает это по моему лицу и тотчас добавляет: — Так, по крайней мере, говорят.
— Когда мы с ней познакомились, она была невинной.
— На самом деле, — уточняет Франсуа, — или в твоем воображении? Потому что в Париже у нее была соответствующая репутация задолго до того, как она уехала в Сан-Доминго.
— Но тогда она была другой! — пытаюсь возразить я. — Нежной…
Франсуа качает головой.
— Поль, эта женщина переспала с половиной Парижа и наверняка больна триппером. На что ты рассчитываешь, оставаясь при ней? Ты как ее муж, только без каких-либо привилегий, которые дает это звание.
— И без денег. — Дасьен смеется, но Франсуа бросает на него испепеляющий взгляд. Я поднимаюсь.
