Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века
Каждый вечер, несмотря на утомительный день, предводители Коммуны посвящали очаровательных пленниц в тайны республиканской эротики…
Коммунары понимали, что революция, в которой не принимают участие женщины, обречена, и не ограничивались подчеркнутым вниманием к прекрасному полу. Они объявили, что Коммуна считает необходимым узаконить всех внебрачных детей.
Эта новость восхитила многочисленную армию прачек, гладильщиц, кухарок, за чьи подолы цеплялись мальчуганы и девчушки, рожденные от разных и часто неизвестных отцов. Они примыкали к коммунарам, посещали патриотические собрания, проходившие в церквях с затянутыми красной материей алтарями, вооружались, убивали во имя свободы всех тех, кто думал не так, как они, и заливали подвалы керосином, так что Достаточно было чиркнуть спичкой, чтобы вспыхнул пожар.
А вечером они находили утешение в объятиях какого-нибудь коммунара, воодушевленного винными парами…
Мне хотелось бы, не останавливаясь подробно на событиях страшных дней Коммуны, выявить лишь те ее факты, которые по непонятным причинам стыдливо замалчиваются историками.
Почему не сказать открыто, что стихией коммунаров стали кровь, разврат, смерть? Что они устраивали оргии девушками, решившими «положить свою добродетель на алтарь родины»? Неужели это более достойно порицания, чем расправа над безоружными священнослужителями, монахами-доминиканцами? Почему так много говорится о тех, кто приказывал расстреливать заложников, но почти никогда не упоминаются подвиги начальника Префектуры и секретаря суда, назначенных коммунарами, которые приводили к себе женщин из числа задержанных и предавались с ними забавам отнюдь не невинного свойства? Почему?
Почему замалчивается та совсем не второстепенная роль, которую сыграли во всей этой истории проститутки?
17 мая 1871 года члены Коммуны, делегированные в округ, подписали постановление о закрытии публичных домов. Этот шаг способствовал притоку новых сил революцию.
Проститутки, лишенные работы, высыпали на улицы и искали себе применения и, в конце концов, вооружившись винтовками системы Шаспо, отправились сражаться в рядах коммунаров. Они стали самыми безжалостными и самыми нечистыми на руку бойцами Коммуны. Не совсем трезвые, полуголые, в кепи набекрень, с шашками наперевес, они увлекали за собой женщин, предварительно щедро напоив их. Женские отряды с воинственными криками рыскали по улицам, расстреливая «умеренных».
«Эти грозные бой-бабы, — пишет Максим Дюкам, — держались на баррикадах дольше, чем мужчины. Они были там, где совершались самые кровавые преступления: на улице Пармантье в момент убийства графа де Бофора, на улице д'Итали, где шла охота на доминиканцев, у стен Петит Рокет, где расправлялись с заложниками, на улице Аксо, где полегли многие Жандармы и священники».
Один из свидетелей расстрела доминиканцев рассказывает следующее. Несчастных монахов вывели из дома, где они содержались под арестом. Одна из женщин, молоденькая хорошенькая блондинка, то и дело перезаряжала свою винтовку. Увидев, что один из доминиканцев собирается сбежать, она закричала:
— А! Трус! Смотри-ка, хочет смыться.
И застрелила его.
Орды выпущенных на свободу гарпий росли с каждым часом, они резали, выкалывали глаза, отплясывали танцы смерти у растерзанных трупов. К ним примыкали, главным образом, проститутки и алкоголички. Некоторые из них, как, например, Луиза Мишель, прозванная Красной Девой, подчинялись искреннему революционному порыву. Но таких было немного. Большинство составляли женщины самого простого происхождения, которыми двигали низменные инстинкты, они убивали «в почти сексуальном экстазе». Александр Дюма писал:
«Об этих самках не стоит и говорить из уважения к женщинам, на которых они становились похожими лишь после смерти».
Но были и такие, которых привела на баррикады любовь. Вот что пишет Энри д'Альмера:
«И в этом потоке ненависти можно отыскать тот вечный двигатель, который испокон веков толкал женщин на самые благородные и самые низкие поступки, — любовь.
Гибель возлюбленного превращала женщин в разъяренных тигриц. Сколько отчаявшихся женщин, охваченных одним желанием — убивать и умереть самой, — сложили свою жизнь на баррикадах. Часто они сами подставлялись под пули врага, раздражая противника своей бравадой и потоком оскорблений».
Да, и в этом случае любовь сыграла не последнюю роль в истории.
24 мая армия, выступившая из Версаля, захватила Монмартр и всю западную часть Парижа. Коммунары решили поджечь столицу.
Естественно, бывшие проститутки впали в почти истерическое воодушевление при мысли о поджоге Тюильри и Отель де Виль. В ход пошли бутылки с керосином. Женщины заливали керосином подвальные помещения, крича:
— Сотрем Париж с лица земли!
На улице Руаль, на площади де ля Конкорд и в Тюильри особенно отличились три женщины: Флоранс Вандеваль, Анн-Мари Мено и Аврора Машю.
Максим Дюкам сообщает, что «эти особы, в своем страшном безумии, разжигали мужчин, обнимали и целовали наводчиков, проявляя невиданное бесстыдство».
Пожары лишь распаляли их неистовые сладострастные души. Среди домов, объятых пламенем, они, «в сбившейся одежде, полуобнаженные, переходили от одного мужчины к другому».
Они ликовали, когда заложники были расстреляны у Рокет…
29 мая Париж, превращенный в руины, покрытый слоем пепла, перевел дух: Коммуна закончилась.
Бойня, нелепица, насилие, ненависть, продолжавшиеся два месяца, остались позади. Историки могли приступить к составлению патетических трактатов.
Коммунары и коммунарки, опьяненные борьбой, наложили кровавый отпечаток на историю благородной Франции. Но об этом не принято говорить…
ЛИШЬ ОДНА ИЗ ФАВОРИТОК НАПОЛЕОНА III ПРИСУТСТВУЕТ НА ЕГО ПОХОРОНАХ
Пришла лишь одна, да и то потому, что ее привел муж…
Пьер БатадНаполеон III с болью следил за событиями в Париже.
— Франция осталась без правительства, — вздыхал он.
Он стал подумывать о подготовке «возвращения с острова Эльба».
— Я зафрахтую яхту и отправлюсь во Фландрию. В Шалоне остались верные мне офицеры, и мы двинемся на Париж.
Он воспрянул духом.
— Я уверен, что французы с радостью примут меня, — добавлял он. — И те, кто год назад отдали за меня свои голоса во время плебисцита — а их семь миллионов, — и другие. Само имя — Наполеон — воодушевит их, и они восстанут и провозгласят империю…
Друзья робко пытались намекнуть ему на рискованность такого предприятия. Экс-император улыбался:
— Республиканцы совершают ошибку за ошибкой. Этим они помогают мне. Кроме того, у Франции нет другого выхода.
