Оливия Уэдсли - Маленькие радости
Для окружающих он был «странным чудаком де Солном, страшно богатым, но абсолютно без жизни и радости в душе».
Случай столкнул с ним Роберта. Де Солн не был в то время в его кругу, пока, бродя ночью по Монмартру, Роберт не встретил этого маленького человека, измученного и обессиленного, и тот не подошел и не стал умолять его о помощи.
Они вместе подняли какую-то девушку и, наняв кеб, де Солн, не задумываясь, предложил сесть Роберту.
Роберт никогда не мог забыть этой поездки, нежности и заботливости маленького человека по отношению к девушке, которая даже в бреду говорила всякие гадости. Еще меньше мог он забыть, как он вошел в дом де Солна.
Роберт, конечно, видел много прекрасных домов, но никогда не видел ничего подобного дому де Солна, маленького хромого человека, который помогал лакею поднять девушку и перенести ее в спальню. Освободившись, он вернулся к Роберту и совершенно просто стал выражать ему свою благодарность. После этого их дружба продолжалась. Это было чем-то вроде привязанности маленького фокстерьера к большому сенбернару. Роберт стал смотреть за де Солном, он учил его радости жизни. Он сам, вероятно, не представлял себе, как он привязался к де Солну, пока однажды тот не заболел и был близок к смерти. Тогда он понял.
Сознание, что можешь потерять друга, есть лучший способ испытать, насколько любишь его.
Когда де Солн, слабо борясь, вернулся к жизни, он нашел Роберта терпеливо сидящим у своей постели.
– Сегодня скачки в Лоншане, – слабо выговорил он, зная, как страстно любит Роберт спорт.
– Я тоже думаю, – ответил Роберт странным, вызывающим голосом и страшно покраснел.
После этого они стали называть друг друга «маленький Джонни» и «Роберт», картавя на обеих «р».
Мужчины, как общее правило, редко становятся друзьями, а когда становятся, то кажутся совершенно чуждыми и резко противоположными по характеру. Однако именно в этих случаях дружба длится столько же, как и сама жизнь. Де Солн был слабого здоровья, физически невзрачный идеалист. Он был человек утонченной культуры, тонко чувствующий и влюбленный в книгу. Роберт был воплощением силы, блистал красотой и жил, как вообще живут люди этого типа, свободно. Он не был утонченным в каком бы то ни было отношении, и круг его литературных интересов ограничивался определенного сорта поэзией и книжками о спорте (эти две вещи вовсе не так противоположны, как думают, и их можно проследить, как родственные качества, в характере людей, которые любят лошадей и женщин).
Де Солн слегка зевнул, и, как бы в ответ, проснулся и Роберт. Он встал и потянулся.
– Клянусь, маленький Джонни, я чувствую себя лучше.
– Я пророк и даже в своем отечестве пользуюсь почетом как таковой. Роберт, почему вы здесь?
Роберт подумал. Когда они встречались до сих пор, маленький Джонни был всегда в курсе всех его секретов, но не одобрял их.
– Потому что я счастлив, – сказал он после небольшой паузы. Де Солн стряхнул пепел.
– Кто это на этот раз?
Роберт сел и взглянул ему в лицо.
– Это совсем не тот тип, Жан. На этот раз нечто настоящее.
– Вы хотите сказать, что это начало становиться настоящим.
– Нет. Вы умеете вообще понимать. Это нечто настоящее.
Де Солн нагнулся вперед.
– Я верю вам, – сказал он грустно. – Я не смотрел на вас, когда говорил.
– Я хочу, чтобы вы увидели Тони. Она страшно молода, ей только восемнадцать, но…
– Восемнадцать! – отозвался де Солн, насупив брови. – Роберт, это нечестно.
Роберт густо покраснел.
– Вы должны выслушать меня, – сказал он. Он начал рассказывать ему жизнь Тони с самого начала. – После смерти Чарльза, – продолжал он, – у нее не было никого, как вы видите. Я не знал, что я ее люблю, пока однажды я не взял ее погулять. Она была так одинока, и у нее не было радостей. Она сказала мне: «Так тяжело быть молодой в весеннюю пору, когда некого любить!» Тогда именно, я в этом уверен, меня захватило то, что она так мала, одинока, мила. Я клянусь вам, я думал только поиграть. Вы ведь знаете, что я никогда не уходил без того, что мне хотелось, никогда в моей жизни. Я только хотел и с Тони пойти напрямик. Дело шло не только о ее молодости, но и о ее доверии, – и я почувствовал, что я просто не могу, что должен уйти. Я боролся, я страдал так, как никогда не считал себя способным страдать из-за женщины, и все-таки рассчитывал совладать с собой. Я устроил дела, чтобы уехать. Я оставлял все до последнего часа и тогда почувствовал, что я не могу оставить ее. – Последовала длинная пауза. – С тех пор мы живем вместе, здесь, на вилле, и мы очень счастливы. Бог мой, как мы счастливы! – Он оперся головой на руки и стал смотреть перед собой. – Вы увидите ее, – снова сказал он.
– Надеюсь, – сказал де Солн, – но, увы, не в этот раз. Я возвращаюсь сегодня ночью в Париж. Так жаль, что я не разыскал вас раньше.
Они недолго поговорили о других вещах, затем Роберт поднялся.
Де Солн наблюдал из окна, как он позвал свой автомобиль. Никогда в последующие годы не мог он забыть последнего взгляда, который бросил ему Роберт, и блеск его светлых волос, освещенных солнцем.
Глава XXI
И все проходит мимо.
ГейнеЕсли бы Роберт поехал по Виа Валериа перед завтраком, он встретил бы Фэйна, который приехал утром и направлялся тогда в Озиоло.
Он явился туда около часу, разгоряченный, пыльный, надменный и опечаленный. Тони приняла его в маленькой гостиной с ее прохладными серыми полотняными стенами и удобными, на английский манер, креслами.
Она даже улыбнулась при виде его. Он не ответил на ее улыбку.
– Роберт дома? – резко спросил он.
– Он не бывает к завтраку. Он, вероятно, будет к чаю.
– Я подожду.
– Жди, – засмеялась Тони. Фэйн был непереносимым человеком, и у него были забавно дурные манеры.
Он положил шляпу и палку на диван, затем посмотрел на нее.
– Ты можешь себе позволить смеяться и чувствовать себя веселой и тому подобное, – сказал он. – Это нам, твоим родным, суждено переносить весь срам и все, что с ним связано. Это достаточно тяжело для нас, могу тебя уверить.
Тони серьезно смотрела на него.
– Вы не ответственны за мои действия.
– Мы не должны были бы, но мы все равно будем нести этот позор. Слушай, Тони, я приехал, чтобы просить тебя положить конец всему этому. Пока мы устроили так, чтобы скрыть все. По крайней мере, так мы полагаем, хотя кто знает, что говорят там, в клубах? Естественно, я последний услышу обо всем. Но, как я сказал, я приехал, чтобы убедить тебя бросить все это, забыть Роберта и вернуться. Ты можешь еще ехать в Германию, и умнее ничего не может быть. Не всякая семья согласилась бы.
