Джейн Фэйзер - Безжалостное обольщение
Ее слишком пугала перспектива встретить холодный, презрительный взгляд Анжелики. Разумеется, она не осуждала квартеронку, поскольку, без сомнения, и сама почувствовала бы то же самое к особе, которую пустили в ее постель. Но Доминик не допускал никаких рассуждений на эту тему.
Женевьеве было интересно узнать, сколько времени Доминик проводит со своей любовницей. Наверное, много, чтобы компенсировать затраты на дом и содержание самой Анжелики, но, в сущности, это почти не задевало Женевьеву: утонченный креольский джентльмен и его содержанка-квартеронка являлись непременным, вполне привычным атрибутом местной жизни.
В тот момент, когда Женевьева свернула на Римпарт-стрит, где двери в домах были распахнуты, а на балконах сидели и болтали ни о чем дамы в разнообразно пестрых, словно крылышки бабочек, платьях, а девочки-служанки с веерами-опахалами разгоняли вокруг них знойный воздух, Анжелика одна, без сопровождения вышла из дома и направилась на Дюмэн-стрит. Она шла решительно, но на ходу иногда украдкой оглядывалась назад.
Раз Анжелика ушла из дома, разумно было предположить, что Доминика там нет, и ноги сами понесли Женевьеву за квартеронкой. Обе женщины старались держаться в тени домов и идти так, чтобы не было слышно шагов. Почему она пошла за Анжеликой? Какая разница почему. Пошла и все. В этот разморивший всех знойный полдень у Женевьевы особых дел не было, а кроме того, она никогда не умела противиться своему любопытству.
Преследование привело ее в такой уголок Квартала, где не увидишь ни одной почтенной дамы. Над вонючими кучами разлагающегося на жаре мусора жужжали мухи. В открытых дверях домов стояли женщины в небрежно расстегнутых платьях, открывавших прохожим все их прелести.
Женевьева старалась не обращать внимания на развязные окрики и скабрезные предложения, сопровождавшие ее. К ней тянулись руки, непристойно щупали ее, но серьезных попыток удержать не предпринималось. Тем не менее сердце бешено колотилось, а пот прошибал не только от жары и быстрой ходьбы, но и от ужаса перед неведомым, однако повернуть назад было так же страшно, как идти вперед.
Попав каблуком в ямку между камнями выщербленной мостовой, Женевьева оступилась и инстинктивно схватилась за ближайший предмет, казавшийся неподвижным. Им оказалась голая загорелая рука, сплошь разукрашенная татуировкой. Выдавив из себя слова благодарности, Женевьева хотела было двинуться дальше, но у ее спасителя были иные соображения на этот счет. Рука фамильярно обвилась вокруг ее талии, и Женевьева ощутила запах алкогольного перегара. Накрыв ладонью оказавшееся очень близко лицо, она изо всех сил оттолкнула его и одновременно нанесла резкий удар коленом. Взревев, словно раненый бык, мужчина отпустил ее, и Женевьева, не оглядываясь, побежала вперед. Позади раздавались непристойные выкрики. Но в конце концов все стихло, она замедлила шаг и тут осознала, что больше не видит впереди Анжелику. Лишь спустя несколько секунд Женевьева поняла почему. Проходя мимо дверного проема, занавешенного пологом, расшитым яркими бусинками, она услышала шепот. Когда какой-то мужчина, с улицы входя внутрь, откинул занавеску, Женевьева увидела в глубине помещения темно-зеленое платье и пурпурную шаль той, за которой следила.
Женевьева отступила назад и, прислонившись к стене, стала соображать, что делать. Она понятия не имела, где находится и как выбраться отсюда в какой-нибудь знакомый район. И что бы ни делала в этом доме Анжелика, не такое это место, чтобы Женевьева решилась войти и посмотреть. Она вдруг поняла, что не испытывает больше любопытства, и пожалела о легкомысленной выходке, приведшей ее сюда.
— Если вы пришли на службу, поторопитесь — ханган готов, — хрипло прошептал какой-то человек, высовывая голову из-за занавески и оглядывая улицу.
Женевьева лишь заморгала как идиотка, ноги у нее словно приросли к земле. Ханган? Где-то она слышала это слово, но не могла вспомнить в какой связи. Голова исчезла за позвякивающей бусинками занавеской.
Вуду! Ханган — вудуистский колдун. Джонас ей рассказывал об этом. Значит, Анжелика пришла на вудуистскую службу, куда только что пригласили и Женевьеву. В мрачном помещении, скрывавшемся за занавеской, Женевьева оказалась так же неожиданно для самой себя, как в свое время на мачтовом тросе «Танцовщицы», — ни в первом, ни во втором случае сознание ее участия в действиях не принимало. Если удастся держаться подальше от Анжелики, страшного ничего нет Свет здесь едва брезжил, а по одежде она нисколько не отличается от прочих присутствующих.
В центре стоял изогнутый шест, напоминающий змею. Перед ним был устроен алтарь, покрытый куском ткани. Женевьева прислонилась к стене у самого выхода и, когда до нее дошла передаваемая по рукам тыквенная чаша, украшенная змеиным хребтом, взяла ее и робко отпила глоток пахучей жидкости. Крепкий спиртовой настой каких-то трав обжег горло, слезы брызнули у нее из глаз. Больше ни у кого из присутствующих напиток, похоже, не вызывал такой реакции, и чаша, передаваемая из рук в руки, осушалась и вновь наполнялась несколько раз. К шесту за лапку был подвешен цыпленок, Женевьева с отвращением (но не в силах отвести взгляд) наблюдала, как его с величайшей заботливостью и нежностью омыли и высушили. Затем один из одетых в белые одежды прислужников влил ему в клюв что-то из еще одного тыквенного сосуда.
Ханган — судя по замысловатому наряду и маске, это был именно он — медленно, церемонно зажег свечу и начал чем-то посыпать земляной пол. Порошок был похож на муку или золу. Узор, который получался, отчетливый и наверняка исполненный смысла, был Женевьеве абсолютно непонятен. Одетые в белое прислужники стали медленно обходить вокруг, выполняя некие ритуальные движения. А потом бесцветными голосами затянули монотонный напев. Один из них остановился напротив Анжелики, стоявшей в центре круга, и Женевьева, отступив еще глубже в тень, напряглась, пытаясь разгадать слова их песнопения — или молитвы? Вдруг она услышала имя «Делакруа» и вздрогнула. Значит, заклинание посвящалось Анжелике. Скорее всего она просила о том, чтобы ей вернули благосклонность покровителя и покарали его безымянную похитительницу.
Тошнота подступила к горлу, и комната закружилась перед глазами Женевьевы. Она прислонилась к стене, не смея пошевелиться и боясь привлечь к себе внимание. Мертвенно-бледное лицо Анжелики с закрытыми глазами выражало страшное напряжение, почти осязаемая злоба исходила от нее. Затем прислужники перешли к кому-то другому и затянули новое песнопение-заклинание.
Надо было выбираться отсюда. Духота в комнате стала невыносимой. Густой запах пота и сальных свечей, ядовито-сладкий дух трав, жжение в желудке от выпитого зелья, а пуще всего страх быть узнанной усиливали головокружение и тошноту. Но между ней и занавешенным дверным проемом толпилось слишком много народу. Послышался странный звук — жуткий, зловещий, но волнующий. Это было гулкое буханье барабана. К первому барабану присоединился еще один, ритм убыстрился.
