Мэри Пирс - Горький ветер
— Тебе нужно было позвать меня, — сказала она, подходя к Тому, когда он шел ощупью вдоль кустарника к воротам. — Я бы точно тебя услышала.
— Я должен привыкнуть и научиться находить дорогу, — сказал он.
Но после этого Линн редко оставляла его одного. Она присматривала за ним и всегда была рядом, когда ему нужна была помощь. Их жизни были тесно связаны. Они делили друг с другом каждый миг дня и ночи.
Однажды, роясь в серванте, Линн сказала:
— Я не знала, что ты когда-то курил.
— Курил немного в окопах. А что?
— Потому что я нашла вот это. — И она положила ему на ладонь трубку.
— Она принадлежала Бобу Ньюэзу, моему приятелю в армии. Я думал послать ее его родне, но потом случилось все это, и я уже не стал с ней возиться.
До сих пор, вспоминая про Ньюэза, он видел только то, что осталось после того, как в воронке разорвался снаряд; видел только дыру в земле, сыпавшиеся комья с остатками человека. Но теперь, держа в руках эту трубку, он снова видел Ньюэза, чувствовал его дыхание позади, слышал его голос и вспоминал тот день в Льере на Сомме, когда показались первые танки, движущиеся по дороге на Рилуа-сю-Колль.
Они с Ньюэзом заваривали чай в резервном окопе, когда новенький по имени Уорт завопил:
— Боже всемогущий! Поглядите на этих чудовищ! Что это за чертовщина?
— Что еще? — спросил Ньюэз, вставая, чтобы взглянуть на танки. — Они притащили сдобные булочки?
Линн подошла и села рядом с Томом. Она видела, что он улыбается.
— Ньюэз всегда мог заставить нас смеяться, — сказал он.
Теперь каждый день, пока стояла летняя погода, Том работал на улице, рядом с насосом, где лежала лоза, погруженная в воду. Он сидел на матрасе, держа на коленях доску, и частенько, выходя в сад, Линн останавливалась посмотреть, как быстро растет корзина в его ловких руках, как он подправляет прутья или обрезает концы лозы. Человеческие руки, работавшие над какой-то вещью, всегда казались ей чудесными.
— Я знаю, что ты здесь, — сказал он однажды. — Я тебя хорошо вижу. Ну, неплохо. На тебе голубое платье и новый передник с большими карманами.
— А что у меня в руке?
— Полагаю, снова лекарство.
— Пей и без глупостей.
— Хорошо, — сказал он. — Ты медсестра. Но это не вернет мне зрение.
— Доктор Дандес говорит, что это поможет снять головные боли.
— Было бы чудом, если бы это помогло вернуть зрение. Я бы тогда выпивал по целой бутылке в день. — Он осушил стакан и отдал ей. Потом посмотрел на нее боковым косящим взглядом. — Но это вряд ли, да? В наше время чудеса не часто встречаются.
— Боюсь, зрение не вернется к тебе.
— Ладно. Я знаю, нечего и ждать. Это просто желания.
Однажды, выйдя в сад, чтобы собрать оставшуюся фасоль, Линн снова увидела Эмери Престона, выходившего из леса Скоут. Он немного постоял, глядя на нее в нерешительности, а потом пошел в сторону Хантлипа. Она решила не говорить Тому, но в следующий раз, когда ее отец приехал проведать их, она отвела его в сторону и все рассказала.
— Не знаю, чего он хочет. Полагаю, чтобы заставить нас почувствовать себя неуютно. И в этом он преуспел, потому что меня это все же беспокоит, бродит тут, знаешь ли.
— Я поговорю с ним, — сказал Джек. — Я скажу, чтобы следил за своими чертовыми делами.
— Не думаю, что стоит ругаться с ним.
— А кто говорит, что я собираюсь ругаться?
— Отец, я тебя знаю.
— Когда имеешь дело с такими, как Эмери Престон, не стоит надевать лайковые перчатки. Им нужно дать понять напрямик.
В следующий вечер Джек пошел в «Розу и корону» после работы. Он разговаривал с Эмери, не обращая внимания на толпу вокруг.
— Чего ты все время ошиваешься возле Пайкхауса?
— Это свободная страна. Делаю, что хочу.
— Тогда слушай сюда! — сказал Джек. — Если у моей дочери или у Тома Маддокса будут из-за тебя неприятности, ты мне за это ответишь. Я не слишком нежный с такими бандитами, как ты, Престон, так что поберегись!
Джек ушел. Эмери повернулся к клиентам:
— Этот парень, Мерсибрайт, думает, что он большая шишка. А он только простой работник на ферме Аутлендз!
— А чем тебе не нравятся работники? — сказал Билли Ратчет, обидевшись. — Джек парень что надо. Мне его жаль, дочь так неожиданно ушла к Тому Маддоксу и теперь родит незаконного ребенка.
— Не надо мне рассказывать! — сказал Эмери. — Я знаю, что они там делают. Я ходил туда и все видел сам. Но вот что они оба сделали, так это избавились от Тилли. И скоро я узнаю, что произошло.
— Зачем? Твоя Тилли сама хороша, — сказал Норман Рай, сидящий за одним из маленьких столиков. — Сбежала с этим коммивояжером, здорово?
— Эту историю выдумали! Но у меня есть свои соображения на этот счет, и я не успокоюсь, пока не узнаю больше.
— О чем это ты, Эмери?
— Придет время, и вы скоро сами узнаете.
Эмери пошел и налил себе пинту пива. Он осушил кружку на три четверти, а от остального у него побелели усы. Трое сыновей наблюдали за ним. Посетители переглядывались в полной тишине.
В теплое сентябрьское воскресенье к «Розе и короне» подъехала машина, и из нее вылез молодой человек, вспотевший и с покрасневшим лицом. Он запер дверцу, скорчил рожу собравшимся вокруг детям и взглянул на часы. До закрытия было пять минут.
Метью, возившийся за стойкой, позвал отца к окну.
— Это он, — сказал он. — Этот коммивояжер. Вон в машине лежат щетки.
— Ты уверен, что это тот самый?
— Абсолютно.
Когда молодой человек вошел, оглядываясь на посетителей и приглаживая волосы ладонью, Эмери встал за прилавок.
— Ваше имя, случаем, не Тримбл?
— Честное слово! У вас, сельских, такая память!
— Так или нет? — потребовал Эмери.
— Да, разумеется, — ответил он, оказавшись наполовину лежащим на прилавке, потому что громадные ручищи Эмери вцепились ему в отвороты куртки. — Боже правый! В чем дело? Вы что, напились, или с ума сошли, или что еще?
— Куда подевалась моя дочь Тилли? — Не знаю, о чем вы говорите.
— Дело в том, что она уехала с тобой на этой нарядной машинке, которая там стоит. И если это правда, мистер Тримбл, я переломаю все твои вонючие кости!
— Конечно, неправда! Я вообще никогда не был знаком с вашей дочерью Тилли.
— Вы ее хорошо знаете. Вы ей продавали щетки в Пайкхаусе.
— Я продавал? Боже мой, дайте подумать! Пайкхаус, вы сказали? Ну да, точно. Это маленький домик по дороге к Нортону. Женщину звали миссис Маддокс.
— А что еще вы помните?
— Ничего, уверяю вас! Я заезжал туда раза три-четыре, согласен, и продал миссис Маддокс несколько маленьких принадлежностей для дома. Но то, что вы говорите, просто чудовищно, и я требую, чтобы вы отстали от меня!
