Карен Хокинс - Навеки твой
Он очень долго думал об этом. И чем дольше он размышлял, тем яснее ему становилась, что он будет вынужден согласиться идти тем путем, который выбрала она. Тогда по крайней мере он сможет сохранить те добрые отношения с ней, которые всегда его радовали. Но теперь она станет смотреть на него с подозрением независимо от того, как он себя поведет. Если он будет ее игнорировать, она решит, что он все еще сердится на нее; если начнет оказывать ей внимание, сочтет, что он хочет ее соблазнить.
Господи Боже, что за неразбериха! Возможно… возможно, если он станет вести себя спокойно, в обычном духе, все вернется на круги своя, как сказано в Библии. Может случиться и так, что в Лондоне его привычное пребывание в обществе светских красоток приглушит влечение, вспыхнувшее между ним и Венецией, а потом оно и вовсе исчезнет.
Грегор продолжал раздумывать, медленно потягивая пунш. Весьма вероятно, что все дело именно в отсутствии соперницы. Будь он втянут в любовные отношения с другой женщиной, скорее всего смотрел бы на Венецию совсем иными глазами.
Рейвенскрофт снова схватил кружку и протянул Чамберсу, который сообщил ему, что первая порция пунша выпита до конца.
Рейвенскрофт впал в некое мрачное отупение, что-то бормоча о злой судьбе, безжалостных слугах и капризных женщинах.
Вздохнув, Грегор протянул ноги к печке. В стойле было уютно и тепло, огонь весело пылал, дрова потрескивали, а пряный запах гвоздики и бренди приносил успокоение.
Рейвенскрофт внезапно поднял голову:
– Знаете, что я думаю?
Ни Грегор, ни Чамберс ему не ответили.
– Я думаю, что здесь достаточно тепло, чтобы растаяла одна из тех больших сосулек, которые висят над дверью в сарай.
Чамберс, который смешивал следующую порцию пунша, сердито поморщился:
– Само собой, что тут тепло. Огонь горит.
– Это мне известно, – с достоинством сообщил Рейвенскрофт. – Я просто думаю, что она быстро растает.
Густые брови Чамберса взлетели на лоб.
– Да ну? И как быстро?
– Очень быстро.
– Хм, предположим, я принесу сюда одну, и мы сделаем ставки. – Чамберс бросил выразительный взгляд на Грегора. – Не слишком высокие, конечно.
Грегор пожал плечами:
– Любые, какие пожелаете. Рейвенскрофт может рассуждать по-детски, но он не ребенок.
Рейвенскрофт резко повернул к нему голову:
– Кто не ребенок?
– Вы, – сказал Грегор. – Если вам приспичило выбросить деньги на ветер, вам некого будет винить в этом, кроме самого себя.
– Отлично! – воскликнул Чамберс, деловито потер руки и отправился за сосулькой.
Вернулся он буквально через минуту. Достал пустой бочонок, поставил на свободное место и положил в него здоровенную ледышку.
– Итак, лорд Рейвенскрофт, сколько времени это займет, по-вашему?
Молодой лорд нагнулся над бочонком и некоторое время присматривался к сосульке. Наконец он произнес торжественным тоном:
– Я даю ей двадцать две минуты!
– Так, значит, двадцать две минуты. Я считаю, что меньше, – сказал Чамберс, наполняя свежеприготовленным пуншем кружку Грегора и свою.
Грегор пригубил пунш.
– Чамберс, ты превзошел самого себя! Это самый лучший ромовый пунш, который мне…
– Ш-ш-ш, – остановил его Рейвенскрофт, во все глаза уставившись на ледышку, с которой стекали капли талой воды. – Если вы будете говорить, то нагреете воздух и сосулька растает скорее.
– Я не намерен соблюдать молчание из-за какого-то дурацкого пари.
– Оно вовсе не дурацкое, – с величайшим достоинством возразил Рейвенскрофт, но испортил весь эффект, свалившись с бочонка, на котором сидел.
Чамберс поставил кружку и помог юнцу вернуться на место.
– Перестаньте ерзать, не то опрокинете печку.
Рейвенскрофт уцепился за края бочонка и снова уставился на сосульку.
Грегор сверкнул глазами на Чамберса:
– Вы оба не определили свои ставки. Ты, например, что хотел бы получить, если выиграешь?
– Пальто парня.
Рейвенскрофт съежился и отвел сосредоточенный взор от ледышки.
– Вот это пальто?
– У вас есть другое?
– С собой нет.
– В таком случае это.
– Но… если я выиграю?
Чамберс задумчиво почесал подбородок.
– Я сообщу вам мой рецепт приготовления ромового пунша.
– Это не такой уж большой выигрыш, – хмуро произнес Рейвенскрофт.
– Вы покорите всех ваших друзей, если сами приготовите такой пунш у себя дома, – с еле заметной усмешкой произнес Чамберс. – Они станут приезжать к вам издалека, чтобы отведать его.
По лицу Рейвенскрофта расплылась блаженная улыбка.
– На меня появится большой спрос!
– Все захотят получить приглашение от вас, – заверил его Чамберс, бросив взгляд на теплое пальто из плотной шерстяной ткани, накинутое на узкие плечи Рейвенскрофта.
– Это пальто на тебя не налезет, – заметил Грегор.
– А я и не собираюсь его носить. В такую погоду я отдам его парню обратно за хорошие денежки. А эта сосулька играет на меня. Она уже наполовину растаяла.
Рейвенскрофт насупился и вяло толкнул Грегора плечом.
– Это потому, что вы оба все время болтаете.
Грегор поставил кружку и протянул руки к огню.
– Рейвенскрофт, не стоило бы вам заключать пари с Чамберсом.
Молодой лорд посмотрел на грума с подозрением.
– Он мошенничает?
– Ни в коем случае! – сказал Грегор, усмехнувшись. – Он просто не заключает пари, если не считает его надежным для себя.
– В этом мире нет надежных вещей, – высокопарно заявил Рейвенскрофт.
– Вовсе нет, такие вещи имеются и ромовый пунш – одна из них.
Рейвенскрофт с тоской во взоре посмотрел на свою пустую кружку.
– Это было восхитительно. Но кроме ромового пунша, ничего надежного нет.
– Ну, я могу назвать и другие, – возразил Чамберс. – Солнце восходит каждое утро, разве не так?
– Но сейчас его нет.
– Оно есть, только скрыто облаками.
– Возможно, – сказал Рейвенскрофт, оперся локтем о колено и опустил подбородок на ладонь.
– А еще имеются женщины, – произнес Чамберс задумчиво. – Они никогда не меняются.
Рейвенскрофт с горечью рассмеялся:
– Женщины непредсказуемы! Возьмите, к примеру, мисс Венецию. Не далее как две недели назад она отчаянно флиртовала со мной.
– Флиртовала? – пожал плечами Грегор. – Венеция никогда не флиртует.
– Она мне сказала, что я написал замечательное стихотворение, лучше, чем пишет этот ваш пресловутый Байрон.
– Это не имеет ничего общего с флиртом. Даже я мог бы написать стихотворение получше тех, что пишет Байрон. Пожалуй, ближе к истине, что Венеция пожалела вас и навязала вам участие в одном из своих прожектов.
