Карен Хокинс - Навеки твой
Он отошел от стены и приблизился к Венеции.
– Венеция, нам надо поговорить.
Он заметил ее смущение, заметил, что какая-то тень скользнула по ее лицу. Но она тотчас выпрямилась и, спустившись с последних нескольких ступенек, остановилась перед Грегором.
– Да, – сказала она, – нам есть о чем поговорить.
И подняла на Грегора ясный, уверенный взгляд. Грегор неохотно улыбнулся. Ни одна женщина не смотрела ему в глаза так, как эта, – без малейшего кокетства или притворства. После того как она запустила в него снежком, Грегор полагал, что увидит ее пристыженной, что она будет просить у него прощения, дорожа его добрым мнением. Однако он не заметил в ее взгляде ни малейшего намека на признание вины.
Тем не менее в груди у него немного потеплело. Отчужденное поведение Венеции в этот день подействовало на Грегора сильнее, чем он хотел бы признать. Он привык полагаться на Венецию во многих отношениях, и попасть к ней в немилость ему не хотелось, такое положение его не устраивало. Она знала его лучше, чем кто бы то ни было, лучше, чем его родные. Знала его пристрастия и предубеждения, горести и радости его семьи, знала и об их семейном проклятии. И как верный друг принимала его таким, какой он есть. Как и он принимал ее, ценя по достоинству ее неординарность.
Вот почему прошедшей ночью, не в состоянии уснуть, он решил, что не может просто так отказаться от тех искр, которые пробежали между ними. Не может.
Венеция нервно облизнула губы и проговорила так, словно бы ей с трудом давалось каждое слово:
– Грегор, мы должны забыть о том, что случилось вчера, и вернуться к прежним отношениям. – Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. – Уверена, вы с этим согласны.
– Согласен, что это было бы наилучшей линией поведения… если бы она оказалась возможной.
Ее плечи поникли.
– Мы не можем отступить?
– Венеция, я не уверен, что вы разбираетесь в том, как действуют эти вещи.
– Какие?
– Желание. Страсть. Влечение.
– О, эти, – еле слышно отозвалась она.
– Я не могу держаться безразлично по отношению к вам только потому, что вы этого хотите, или потому, что это удобнее дня нас обоих. Можно было бы сделать вид, будто случившееся не имеет особого значения, только вряд ли это удастся.
Он посмотрел на ее волосы и улыбнулся.
День ото дня он обнаруживал все меньше шпилек в ее обычно строгой и аккуратной прическе, которая теперь стала более свободной. Шелковистые завитки спускались на уши и красивую, изящную шею.
Так вот что изменилось! Он увидел Венецию такой, какая она есть, а не такой, к которой давно привык и особо не приглядывался. В Лондоне она оставалась для него все той же маленькой девочкой, с которой он познакомился много лет назад, бунтующей против своих родителей и очень-смешливой. С течением времени она изменялась, но он оставался слеп к этим переменам.
Теперь он не мог на нее наглядеться. Прошлой ночью, ворочаясь с боку на бок на узкой, жесткой постели, он непрестанно думал о Венеции под аккомпанемент заливистого храпа сквайра и сонного бормотания Рейвенскрофта. Он повторял себе раз за разом, что она не для него, что его влечение угаснет, как только они вернутся в Лондон, но какая-то часть души нашептывала Грегору, что это будет большой потерей. Что любовное безумие может принести благо им обоим, если не сказать больше.
Он пытался прогнать эту мысль, уверяя себя, что Венеция не из тех женщин, для которых подобные вещи что-то значат, но не мог отрицать, что в ее поцелуе, в том, как вздрагивали ее губы под его губами, таилась подлинная страсть, как и в том неосознанном движении, которым она теснее прижала его к себе.
К утру он принял твердое решение поговорить с Венецией. Единственный способ избавиться от этого безумия заключается в том, чтобы предаться ему, довести до логического конца, каким бы он ни был. Сопротивление безумию страсти только сделает ее более сильной, и помогай им Бог, если такое произойдет.
Он взял руки Венеции в свои и заговорил как можно мягче:
– Венеция, хоть мы и не можем вернуться к тому, что было прежде, зато можем сделать шаг вперед.
Он погладил Венецию по щеке.
Она вздрогнула и на секунду закрыла глаза.
– Ты чувствуешь? – хрипло спросил Грегор. – Чувствуешь, как дрожишь от моего прикосновения?
Она кивнула и прикусила губу.
– Венеция, мы можем оставаться друзьями, но можем и…
– Нет!
– Но ты хотя бы выслушай…
– Грегор, мы не должны преувеличивать важность этого влечения.
Он подошел к ней так близко, что его ноги прижались к ней, а его дыхание обожгло ей щеку, когда он сказал ей на ухо:
– Вот сейчас, в эту минуту, я охвачен желанием ласкать и целовать тебя. Как мне удержаться? Скажи, ты хочешь меня?
Венеция задрожала всем телом. Грегор положил руку ей на плечо и медленно провел ладонью вниз, до самых кончиков пальцев Венеции.
– Я хочу распустить твои волосы и увидеть, как они рассыпаются по обнаженным плечам. Но я не могу. Не здесь. – Он уронил руку и отступил от Венеции. – Но в Лондоне… когда никого не будет рядом…
Венеция качнулась вперед, словно хотела последовать за ним, но тотчас овладела собой и скрестила руки на груди.
Грегор наблюдал за ней с удовлетворением. Желание затуманило взгляд Венеции, лицо ее горело. Она тоже не в силах подавить свои эмоции, несмотря на слова, которые произносит.
– Венеция, мы поступили бы глупо, отказавшись от такой возможности.
Помолчав, Венеция ответила:
– Грегор, что бы ни послужило причиной: снег, наше тесное общение или просто возбуждение как таковое… одним словом, чем бы оно ни было вызвано, мне все равно, но повторения я не желаю.
Грегор понимал, что одним-единственным прикосновением мог бы доказать ей, что она ошибается.
Когда их взгляды встретились, он догадался, что и она это понимает. Понимает и все же борется сама с собой во имя того, что ей дорого.
Он шагнул к ней, кровь его кипела, желание снедало, но Венеция увернулась и почти бегом устремилась к двери в общий зал. Она только раз обернулась и бросила ему взгляд через плечо, затем проскользнула в дверь и захлопнула ее за собой. Грегор хотел последовать за ней, однако его остановил хор радостных женских голосов, приветствующих появление Венеции. Черт побери, она там не одна.
Он простоял довольно долго, тупо уставившись на закрытую дверь. Все тело ныло. Чтоб ей пусто было за то, что она отказывается от физической близости! Эти мучения никогда не кончатся, если они не отдадутся друг другу.
Никогда.
В конце концов Грегор вышел во двор. Холодный воздух остудил его пыл. Теперь Венеция может его не опасаться, но настанет время, придет час, когда они окажутся наедине.
