Марина Гилл - Ветер пыльных дорог
– А кем вам приходится?… – Беа запнулась, не зная как называть этого Клода. Не по имени же? Слишком неприлично для незнакомых друг другу людей.
– Я была его кормилицей, – пояснила женщина. – Я так хотела защитить его от войн, хотела, чтобы он жил в спокойствии и здравии…
Кажется, Мартина совсем расчувствовалась, и из глаз её готовы были потечь слёзы. Беатрис стало неловко.
– А вы, мадемуазель Бринье, – спросила вдруг Мартина, – вы-то француженка?
При этом слове Беатрис скривилась. Ей было неприятно, что её могут причислить к этому народу, однако она вовремя подумала, что так даже лучше: если она будет называться француженкой мадемуазель Бринье. Это тоже может сбить преследователей с толку.
– Да, – кивнула она, опуская голову.
– А акцент у вас бретонский, – заметила Мартина.
– Я… живу… вернее, я жила в… Машекуле… с детства. Но родилась я в… Париже. И парижанкой себя считаю.
Её история обрастала новыми подробностями, а сама Беа чувствовала, что её уже затягивает в трясину лжи. Посмотрев на Тристана, она заметила его недоумённый и вопрошающий взгляд и отвела свои глаза.
Ей стало ещё более стыдно. С красным лицом она сидела, понурив голову так, словно её уличили в чём-то страшном, а она не знает, как оправдаться. «Господи, прости меня за всё это притворство, – взмолилась она про себя, – ты видишь, что я делаю это не со зла, а как мне кажется, во благо… прежде всего, Тристана».
– Это хорошо. А то эти англичане… Пришли и завоевали исконно французскую землю! Как жаль, что мне довелось жить в это время, когда моя родина принадлежит захватчикам…
С каждым словом Мартина распалялась всё больше и уже начала жестикулировать руками, в одной из которых держала деревянную ложку. Беатрис резко встала, но попыталась смягчить положение своей улыбкой.
– Простите, мне, кажется, нужно подышать свежим воздухом.
Не дожидаясь ответа, она выскользнула из домика и стала мерить шагами крыльцо. Лицо её всё горело, но теперь уже не от смущения, а от гнева. Она была воспитана английским рыцарем и не считала, что её народ был захватчиком на этой земле. И почему её спас от падения именно француз? Это не нравилось Беа.
Появившийся из темноты Клод заставил её вздрогнуть. Гнев начал затихать. Теперь ей снова стало стыдно за то, что позволила себе разозлиться на ни в чём не повинного мужчину. Куда ведёт её путь? Ей казалось, что с каждым днём она всё быстрее удаляется от бога: начинает лгать, гневиться по малейшему поводу, притворяться…
– Вы уже поужинали? Вам лучше?
– Да… Благодарю вас, – рассеянно ответила она.
– Ночь сегодня прохладная, а вы легко одеты, – заметил он. – Лучше бы вам возвратиться в дом.
– Да, пожалуй, – согласилась Беатрис.
Она вошла в открытую Клодом дверь и, обернувшись, пожелала ему добрых снов. Тот вежливо ответил ей тем же. Скрывшись в комнате, в которой проснулась менее часа назад, Беатрис села на краешек матраса и задумалась.
Они с Тристаном не могут скитаться по лесам вечно, и потому, так или иначе, нужно искать выход из сложившегося положения. Прежде, когда они шли к Нанту, она особо не задумывалась на этот счёт, поскольку были дела понасущнее – как выжить, не попавшись в руки преследователей, а также не подвергнуться нападению диких зверей. Но теперь, обретя на время спокойствие, Беатрис должна была подумать о том, как действовать дальше. Прийти в Нант – эта цель вела её всё это время, но что дальше? Куда идти теперь?
Ясно, что без помощи она не справится, а помочь ей может лишь один человек – отец, который сейчас в Англии. Но где он остановился в Лондоне, знала только мать и старый его друг, проживавший в Париже. Беатрис помнила, как отец рассказывал, что с тем другом, сэром Нойнером, он когда-то вместе участвовал в Крестовом походе и что с тех пор их дружба крепка, и они ведут постоянную переписку, несмотря на то, что живут под властью двух не редко враждующих между собой королей.
Оглядевшись, Беа увидела над изголовьем распятие. Опустившись на колени перед ним, она с замиранием сердца спросила Бога – способна ли дойти одна, через всю разворошенную, словно улей, страну до столицы Франции? То, что пойдёт одна, – не подлежало сомнению. Тристана она за собой точно не потащит. Она несёт за него ответственность и обязана его защищать.
Каким образом она защитит его – Беа уже придумала. У неё была тётка в Лавале, настоятельница аббатства Нотр-дам д'Авениэр матушка Клеменция, которая была для Беатрис тем идеалом, к которому она всегда стремилась. С ней она могла не опасаться оставить Тристана – уж там он будет в большей безопасности, чем на дорогах Франции. А она… продолжит дальнейший путь, только уже совершенно одна. Она не знала, где именно живёт сэр Нойнер, однако верила в справедливость поговорки «у кого есть язык, тот дойдёт до Рима». Главное – попасть в Париж, а уж после этого найти друга отца – не столь тяжёлое задание. Она справится. Затем напишет письмо отцу, который, несомненно, сразу же приедет, и жизнь станет почти, как прежде.
На несколько секунд Беатрис задумалась – почему бы ей не остаться у своей тётки? Там же она может принять постриг… она так давно этого хотела. Казалось бы, судьба; так зачем тогда она собирается в Париж? Но, твёрдо посмотрев на распятие, Беатрис решила не поддаваться этим мыслям. Были причины, по которым она обязана предупредить отца, – он должен знать о судьбе своей семьи; а от кого же ему всё узнать, как не от собственной дочери, что была очевидцем в тот день… Да и теперь, когда никого из их семьи не осталось в деревне, кто-нибудь запросто сможет захватить принадлежащие им земли, а отец узнает об этом, лишь когда вернётся… Нет, она должна пойти в Париж и выполнить свой дочерний долг.
Как бы страшно ей ни было при мысли о предстоящем «приключении»…
Следующий день прошёл тихо и мирно, как и все дни, когда она жила дома. Тристану она позволила несколько часов побегать по двору, но всё это время не отходила от окна и настороженно осматривала улицу. Тристан, свободу которого так резко ограничили, дулся на неё весь остаток дня и более охотно разговаривал со своим, как он говорил ей торжественным тоном, новым другом Клодом. Под вечер они даже скрылись в довольно просторной конюшне, внутри которой обитала лишь одна лошадь, и Клод стал обучать мальчика некоторым боевым приёмам. Поначалу Беатрис попыталась возразить, но в итоге махнула рукой. В конце концов, Тристану это когда-нибудь пригодится. Глядя на его удаляющуюся к конюшне спину, она задумалась, каким он вырастет, как будет выглядеть, останется ли таким же добрым и отзывчивым, как сейчас?…
Спала Беатрис спокойно всю ночь, помолившись перед тем и попросив у Бога заступничества, когда она отправится в путь одна.
