Томас Шерри - Ночные откровения
Женщина закончила одеваться. Художник ждал за дверью студии. За время их четырехлетней разлуки Фредерик утратил детскую пухлость, еще присутствовавшую в двадцать четыре года. И хотя Фредди никогда не обрести точеных черт старшего брата, Анжелика находила его очень привлекательным: мягкое лицо отражало мягкость характера. Даже будучи полнее, этот мужчина все равно казался ей невероятно милым.
— Могу я предложить тебе чашечку чая?
— Можешь, — согласилась гостья. — Но сначала я хотела бы ответить одолжением на одолжение. Снимки картины уже готовы?
— Они еще в проявочной.
— Пошли, посмотрим.
Студия находилась на верхнем этаже — для лучшего освещения. Фотолаборатория располагалась этажом ниже. Размером комнатка была не больше чулана — примерно шесть на восемь футов. В янтарном свете специального фонаря можно было различить у одной стены оборудование для проявки, раковину, ванночки, лампу для негативов, у другой — рабочий стол. На полках рядами выстроились подписанные бутылочки с химикатами.
— Когда ты устроил здесь лабораторию? — Фредди занялся фотографией после ее отъезда — точнее, после отъезда леди Тремейн. Как-то он прислал свою фотокарточку, и Анжелика хранила ее в дневнике.
— Точно не помню, но примерно в то время, когда скончался твой супруг.
— От тебя пришло очень милое соболезнование.
— Я даже не знал, что сказать. В своих письмах ты почти не упоминала о муже.
Положив ладонь на поясницу гостьи, хозяин дома легонько подтолкнул ее в проявочную. Анжелике нравилось ощущать тепло его крупной кисти, способной, тем не менее, изображать мельчайшие детали. Долгие годы она засыпала, мечтая о ласках этих сильных и умелых рук.
— Это был брак по расчету, — запоздалое признание… — Мы жили каждый своей жизнью задолго до смерти Джанкарло.
— Я тревожился за тебя, — негромко произнес Фредерик, с тем прирожденным достоинством, за которое она так его любила. — В юности ты заявляла, что лучше остаться независимой старой девой, чем превратиться в безразличную замужнюю даму.
О, этим убеждениям недоставало стойкости. Когда оказалось, что желанного мужчину ей не получить, Анжелика вышла замуж за первого встречного и сбежала из Англии так быстро, как только могла.
— У меня все было в порядке, — ответ прозвучал резче, чем хотелось. — У меня и сейчас все хорошо.
Фредди промолчал, словно сомневался в услышанном, но не желал высказывать недоверие вслух.
Анжелика откашлялась.
— Ну что ж, показывай свои снимки.
Фотографии, каждая размером четыре на пять дюймов, висели на веревке для просушки.
— Бог ты мой, — содрогнулась женщина при виде фотокарточки с горой крыс. — Неужели такое возможно?
Ее волосы были подобраны в нетугой узел, грозящий в любую минуту рассыпаться. Или это ему хочется, чтобы волосы рассыпались? В каморке стоял запах содового проявителя и фиксажного раствора, но Фредди находился достаточно близко к Анжелике, чтобы уловить сладкий и пряный аромат цветков апельсинного дерева в ее духах.
— Слышала бы ты эти вопли! Пенни даже пришлось хлопнуть одну из барышень по щеке, чтобы успокоить.
— Не могу представить, что Пенни способен на такое.
— Он очень уверенно это проделал, — сухо заметил Фредди, хотя тогда и сам этому удивился. — А вот снимки картины.
Он включил еще один фонарь. Анжелика, прищурившись, разглядывала невысохшие фотографии.
— Понятно, что ты имел в виду, — кивнула она. — Мне действительно встречалась картина, очень похожая по стилю и исполнению. Там был изображен ангел с женским лицом — огромные белые крылья, белое одеяние и в руке белая роза. А на земле — мужчина, взирающий на ангела.
— Господи, у тебя и впрямь невероятная память.
— Спасибо, — просияла женщина. — Когда вернусь домой, загляну в дневник и посмотрю, нет ли записи об этом. Я иногда записываю, если произведение искусства меня чем-то впечатлило.
Фредди хотелось знать, заглядывает ли она в свой дневник в том же виде, в каком читает о сокровищах Британии: обнаженная, один из распущенных локонов ласкает грудь, а большой палец ноги рассеянно выписывает круги по простыне.
Их взгляды скрестились. Глаза Анжелики выжидающе блестели.
— У тебя действительно было все в порядке? — услышал он собственный вопрос.
Ее взгляд затуманился.
— Это не было слишком мучительно. Но, в любом случае, замужество ради замужества не стоило того. Я собиралась расторгнуть брак, но тут Джанкарло умер. Больше такой ошибки я не совершу.
— Хорошо, — ответил Фредди, хотя ему было больно, что подруга отдала бессмысленному союзу почти два года своей жизни, и коротко стиснул Анжелике руку. — Я рад, что ты наконец выговорилась. Не нужно скрывать от меня правду.
— Ладно, не буду, — слегка улыбнулась женщина. — У тебя есть еще вопросы, на которые требуется честный ответ?
Мужчина покраснел. Если бы она только знала… Но как можно спросить у подруги детства, не хочет ли она лечь с ним в постель? Он явственно представлял, как Анжелика разражается смехом: «Фредди, ах ты глупышка-дурашка! Как тебе такое пришло в голову?!»
— Только один, — отозвался он. — Теперь ты будешь пить чай?
Анжелика опустила глаза. А когда снова подняла их, выражение ее лица было очень спокойным. Фредерик задался вопросом, не померещилась ли ему промелькнувшая в женском взгляде тень.
— А кофе у тебя есть?
Глава 12
Вир надеялся прибыть в Хайгейт-корт раньше хозяина дома: так было бы легче вернуть в сейф зашифрованный документ и сделать слепок с крохотного ключика. К сожалению, когда маркиз помогал жене спуститься с коляски, которую леди Кингсли выслала за ними на станцию, Эдмунд Дуглас как раз выходил на крыльцо.
В уголках его губ и глаз появились морщины, некогда темные волосы большей частью поседели. Но в остальном внешность Дугласа не слишком изменилась по сравнению со свадебной фотографией. Это по-прежнему был худощавый, элегантно одетый мужчина, чьи тонкие черты сохраняли былую привлекательность.
Заметив чету Виров, он остановился с непроницаемыми, как у гадюки, глазами.
Маркиз бросил взгляд на новоиспеченную супругу. Впервые за добрый десяток лет он не смог уснуть в поезде и сквозь полуприкрытые веки наблюдал за женой.
Она не поднимала вуали, так что Вир не мог видеть выражение ее лица. Но большую часть поездки маркиза просидела, держа одну руку на горле, а другую — то сжимая, то разжимая, то сжимая, то разжимая. Время от времени она медленно поводила головой, словно пытаясь ослабить воротничок. И крайне редко позволяла вырваться шумному прерывистому вздоху.
