Эмили Бронте - Грозовой перевал
Я побежала, заглянула для вида в комнату Изабеллы и, вернувшись, подтвердила сообщение служанки. Мистер Линтон сидел на своем прежнем месте возле кровати; когда я вошла, он поднял на меня глаза, угадал, что значил мой тупой взгляд, и снова опустил глаза, не распорядившись ни о чем, не проронив ни слова.
— Предпринять нам что-нибудь, чтоб их перехватить и вернуть ее домой? — спросила я. — Что прикажете делать?
— Она ушла по своей воле, — ответил мой господин. — Она была вправе уйти, если ей угодно. Не беспокойте меня больше из-за нее. Теперь она мне сестра только по имени: не потому, что я от нее отрекаюсь, а потому, что она отреклась от меня.
Вот и все, что он сказал по этому поводу; и с той поры он не спрашивал о ней, не упоминал никогда ее имени, только приказал отправить все ее вещи, какие были в доме, по ее новому месту жительства, когда мне оно станет известно.
13
Два месяца беглецы не подавали о себе вестей; за эти два месяца миссис Линтон переборола злейший приступ того, что врачи назвали «мозговой горячкой». Ни одна мать не выхаживала бы своего единственного ребенка более самоотверженно, чем выхаживал жену Эдгар Линтон. Он дежурил при ней день и ночь и терпеливо сносил все капризы, какие могут изобрести легковозбудимые нервы и помутившийся ум; и, хотя Кеннет предупредил что то, что любящий муж с такой заботой спасает от могилы, может явиться в будущем только источником постоянной тревоги (он прямо сказал: Эдгар Линтон отдает все силы и здоровье, чтобы сберечь развалины того, что когда-то было человеком), не было границ его радости и благодарности, когда жизнь Кэтрин объявлена была вне опасности; он часами просиживал подле нее, наблюдая, как постепенно возвращались к ней физические силы, и тешась обманчивой надеждой, что ее рассудок тоже придет в равновесие и скоро она станет прежней Кэтрин.
В первый раз она вышла из своей комнаты только весной, в начале марта. Мистер Линтон утром положил ей на подушку букетик золотых крокусов; когда она проснулась, ее глаза, давно уже не загоравшиеся блеском удовольствия, остановились на цветах и радостно просияли. Жадной рукой она собрала букет.
— Это самые ранние цветы на Перевале, — воскликнула она, — они напоминают мне мягкий ветер оттепели и первое тепло и подтаявший снег. Эдгар, там, верно, дует сейчас южный ветер и снег почти сошел?
— Здесь внизу снег уже совсем сошел, дорогая, — ответил ей муж, — а на вересковых полях я вижу только два белых пятна; небо голубое, и жаворонки поют, а родники и ручьи все полны через край. Прошлой весной в эту пору, Кэтрин, я тосковал, что нет тебя под этой крышей; а теперь я хотел бы, чтобы ты могла подняться на милю или на две в горы: ветер приносит с них такой душистый воздух, — я уверен, он излечил бы тебя.
— Я на них поднимусь еще только раз, — сказала больная, — и тогда ты покинешь меня, я же останусь там навсегда. Следующей весной ты снова станешь тосковать, что нет меня под этой крышей, и будешь оглядываться на прошлое и думать, что сегодня ты был счастлив.
Линтон осыпал ее самыми нежными ласками и старался ободрить словами любви; но она глядела как потерянная на цветы, и слезы повисали на ее ресницах и падали, не таясь, на щеки. Мы знали, что на самом деле ей лучше, и, приписывая этот упадок духа долгому затворничеству в четырех стенах, решили, что больной должна теперь помочь перемена обстановки. Мистер Линтон велел мне развести огонь в гостиной, пустовавшей долгие недели, и поставить кресло у окна на солнечной стороне. Потом он снес жену вниз, и она долго сидела, наслаждаясь веселым теплом и, как мы и ждали, оживляясь при виде окружающих ее предметов: хоть и привычные, они все же не наводили на мрачные помыслы, связанные с комнатой, где протекала ее болезнь. К вечеру она казалась сильно утомленной; но никакими доводами нельзя было уговорить ее вернуться в спальню, и мне пришлось постелить ей на диване в гостиной, пока подготовляли для нее другое помещение. Чтоб не утомлять ее хождением по лестнице, мы приспособили ей эту самую комнату, где вы сейчас лежите, — на одном этаже с гостиной; и вскоре больная настолько окрепла, что могла, опираясь на руку Эдгара, ходить из комнаты в комнату. Ах, я и сама думала, что она еще может выздороветь при таком уходе, каким ее окружили. А у нас была двойная причина этого желать, потому что от ее жизни зависела и другая жизнь: мы лелеяли надежду, что в скором времени мистер Линтон от всего сердца порадуется рождению наследника, которое к тому же оградит его земли от опасности попасть в чужие руки.
Я забыла упомянуть, что недель через шесть после своего отъезда мисс Изабелла прислала брату короткое письмо, извещавшее, что она сочеталась браком с Хитклифом. Письмо могло показаться сухим и холодным, но внизу страницы была нацарапана карандашом приписка с путаными извинениями и мольбой сохранить о ней добрую память и простить, если ее поведение оскорбило его: она утверждала, что в то время не могла поступить иначе, а что сделано, того не воротишь — не в ее это власти. Линтон, я думаю, оставил письмо без ответа; но еще две недели спустя я получила длинное послание, которое показалось мне странным, если вспомнить, что оно вышло из-под пера молодой жены чуть ли не в медовый месяц. Я вам его прочту, потому что я храню его до сих пор: оставшееся после умерших ценно для нас, если они были нам дороги при жизни.
"Дорогая Эллен! — так оно начинается. — Вчера ночью я приехала на Грозовой Перевал и услышала впервые, что Кэтрин была очень больна и еще не поправилась. Ей, полагаю, я писать не должна, а мой брат, потому ли, что слишком сердит или слишком опечален, не ответил на мое письмо. Кому-нибудь все-таки я должна написать и, так как больше некому, пишу вам.
Скажите Эдгару, что я отдала бы все на свете, чтобы снова увидеть его… что уже через сутки после моего отъезда сердце мое вернулось на Мызу, и в этот час оно все еще там, полное теплых чувств к нему и Кэтрин! Однако последовать за своим сердцем я не могу (эти слова подчеркнуты) — ждать меня они не должны; могут строить какие угодно догадки — только пусть не думают, что всему виной мое слабоволие или недостаточная к ним любовь.
Дальнейшее в этом письме для вас одной. Мне надо спросить вас о двух вещах: во-первых, как вы умудрялись, когда жили здесь, сохранять обычные добрые наклонности, свойственные человеку по природе? Ни в ком из тех, кем я здесь окружена, я ни разу не встретила чувства, схожего с моими чувствами.
Второй вопрос, очень занимающий меня, таков: впрямь ли мистер Хитклиф человек? И если да, то не безумен ли он? А если нет, то кто же он — дьявол? Не буду говорить вам, по каким причинам я об этом спрашиваю; но заклинаю вас, объясните мне, если можете, за кого я пошла замуж? Только сделаете вы это, когда придете меня навестить; вы должны прийти, Эллен, и как можно скорее. Не пишите, а зайдите и принесите мне хоть несколько слов от Эдгара.
