Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне
– Мари! – услышала его негромкий возглас Элизабет. – Моя бедная милая жена. Что тебе пришлось вынести! Как ты? Они великолепны… наши детки… наши детки…
– Они тебе нравятся? – спросила Мари и тихо засмеялась. – Двоих одним махом – довольно практично…
– Мари, – зашептал Пауль с захлестнувшей его нежностью. Правда, Элизабет не разобрала, что он сказал еще, да это и не было предназначено для любопытных ушей.
Вдруг она почувствовала комок в горле. Как же все это трогательно, и как бы ей хотелось, чтобы ее Клаус тоже когда-нибудь произнес для нее такие нежные слова благодарности. Она пошла обнять мать и тут вдруг заметила, что плачет.
– А имена уже есть для обоих? – поинтересовалась повитуха.
– Ну конечно же, – ответила Алисия Мельцер, погладив по спине Элизабет. – Девочку назовем Доротея, а мальчика – Леопольд.
– Додо и Лео! – воскликнула с восторгом Китти. – Папочка, тебе придется открыть бутылки с шампанским, а я наполню бокалы. Ах, если бы здесь сейчас был наш милый Гумберт. Никто не мог так ловко разливать и подавать, как он. Ну пошли, пошли – этим двоим надо сейчас так много сказать друг другу…
И все отправились в красный салон. Послали за Эльзой, чтобы та принесла фужеры, а глава семьи спустился в подвал за шампанским. По случаю радостного события и прислуге полагалось выпить по глотку за новорожденных отпрысков Мельцеров. Китти наполнила фужеры, а Алисия позвала с кухни повариху и Ханну. Поднос с шампанским Эльза принесла и наверх в спальню, она поднесла игристое вино сначала счастливым родителям, а потом Августе и повитухе.
– За здравие новых граждан Земли! – воскликнул Иоганн Мельцер. – Да хранят их святые ангелы Божьи, так же как они охраняют наше дорогое отечество и нашего кайзера…
Подняли тост за Додо и Лео, за Мари, молодую мать, за новоиспеченную родительскую чету и конечно же за кайзера. Повариха Брунненмайер заявила, что уже давно знала – госпожа носила двойню, поскольку у той потолстели ноги. А Ханна попросила, чтобы потом ей разрешили возить детей в коляске на прогулки. Это ей было позволено при одном условии – только в сопровождении гувернантки, которую еще предстояло найти.
– Как давно у меня не было так легко и радостно на душе, – призналась Алисия, когда осталась наедине с семьей. Ее глаза сияли, после всех треволнений сегодняшнего дня она захмелела, выпив всего-то полфужера шампанского. – У меня такое чувство, будто вернулись старые времена, когда мы с тобой, Иоганн, были совсем молодыми. А наши дети еще маленькими. Помнишь? Их веселый смех в зале. Как они резвились в парке, а садовник не знал, что с ними делать…
Иоганн Мельцер только пригубил шампанское. Он отставил бокал, чтобы заключить в объятия свою жену – это был жест, от которого они уже давно отвыкли. Элизабет увидела, как ее мать с улыбкой закрыла глаза и прижала свою горячую щеку к плечу мужа.
– Да благословен тот, кто может оглянуться на счастливо прожитые годы, – пробормотал он. – Это те несметные богатства, которые не отнять никому.
2
– Ну чего ты так долго копаешься? – упрекнула Эльза Ханну. – Я уже битых четверть часа стою и жду тут под дождем! Если мы сегодня не принесем домой ни мяса, ни колбасы, то я обязательно скажу госпоже, кто в этом виноват.
Эльза была в дурном расположении духа и не преминула дать почувствовать свое настроение и Ханне. Да, уж такой она была, эта незаметная тихоня Эльза. Она никогда не осмелилась бы обидеться на Августу, умеющую дать отпор, и уж тем более на энергичную кухарку. А уж по отношению к господам она была само смирение и покорность. Но Ханна, которую почем зря все ругали и бранили, стала для горничной Эльзы девочкой для битья.
Ханна волокла огромную корзину с ручками, в которой лежал мешок из грубого полотна, в надежде, что удастся раздобыть хоть немного картошки.
– Мне еще надо было вымыть посуду и принести ведро угля, – сказала она Эльзе, поджидавшей ее под крышей крыльца между входных колонн. Собственно говоря, она не имела права там стоять, поскольку для персонала были предназначены два боковых входа. Но из-за дождя она ждала здесь, так что, вообще-то, ни на пальто, ни на шляпу Эльзы не упало ни капли.
– Ну и погодка, – проворчала горничная, когда ей пришлось покинуть сухое местечко и вместе с Ханной отправиться в путь. – Дождь идет и идет. Только бы не простудиться. Ну иди хотя бы прилично, Ханна. А то ты мне всю юбку забрызгаешь. Ты вообще хоть что-нибудь можешь делать как надо? Даже идти ровно не можешь. Смотри, чтобы корзина не…
Она вскрикнула, как-то смешно вскинув руки, покачиваясь, шагнула вперед и споткнулась о сук, оторванный ветром от старого каштана и упавший на дорогу. А в довершение всего еще угодила в лужу и промочила свой левый башмак, и без того уже дырявый.
– Будьте осторожнее, Эльза, тут на дороге сук, – проговорила Ханна с серьезным выражением лица, в душе злорадствуя.
О, как же Эльза разозлилась! Ханна была совсем не виновата в этом невезении, но чтобы ее обругать, можно всегда найти причину. Уж этот ее острый язычок. И ее неуклюжесть. Вчера ночью, когда она мыла дорогие хрустальные бокалы из-под шампанского, один разбился.
Пока они шли через парк, Ханне пришлось выслушать кучу упреков. Но все же это мало ее волновало: она думала о том, как Эльзе, должно быть, противно идти в хлюпающем башмаке. Ей тоже досталось – весь подол ее юбки был в грязи.
Когда они свернули на улицу, то вдалеке, среди фабричных зданий, старых сараев и яблоневых садов, она увидела остроконечную крышу ворот Святого Якова. Под моросящим дождем дома и башни города казались темно-серыми и малопривлекательными. Ханна поправила платок, прикрывая от дождя голову и плечи. Но это не очень помогло, и она быстро промокла.
– Так расстроить нашу молодую госпожу… А ведь она вчера стала матерью…
Ну что за чушь несла Эльза. Ведь молодой фрау Мельцер было абсолютно все равно, сколько там фужеров для шампанского – одиннадцать или двенадцать. И вообще юная фрау Мельцер всегда была на стороне Ханны. И молодой господин, ее муж. Ведь это именно он тогда, когда с ней произошел тот страшный случай на фабрике, привез ее в больницу. Он был добрым человеком, вовсе не таким, как его отец. Тот был ворчун и мог разделать своих подчиненных под орех. Только с Брунненмайер, кухаркой, все вели себя осторожно, даже сам директор Мельцер. К ней относились как-то по-особому, потому что та владела секретами кулинарного искусства. Эта Брунненмайер могла, конечно же, и отругать, но она всегда была открытой и честной и никогда не сплетничала за спиной. А вот Эльза с Августой… особенно Августа – ну и стерва же! Вот кого надо было опасаться. Особенно сейчас, когда ее муж Густав был на войне. До того, как его призвали, Августа была совсем другой – веселой, иногда даже добродушной. Теперь же она просто мегера.
Они вошли в город через ворота Святого Якова и с завистью посмотрели в сторону молодой четы, севшей в черный лимузин. Им-то хорошо и под дождем мокнуть не нужно. В городе было не так много частных авто, как раньше, топливо шло на нужды армии, однако такие богачи, как банкир Бройер, могли достать бензин. Однако господину Бройеру-младшему не помогло и все его богатство – пришлось, как и всем, идти на фронт.
На Максимилианштрассе и правда была одна лавка, где торговали картофелем. Там уже образовалась большая очередь, в основном из женщин, но были тут и дети, и старики, и инвалиды войны. Драгоценные картофельные клубни лежали в мешках в грузовике, а двое в униформе взвешивали их на весах, стоящих на деревянном ящике.
– Да, много нам не дадут, – заключила Эльза, – скажи, что нас десять человек. К тому же госпожа вчера родила двойню. Вот тебе деньги. И пеняй на себя, если тебя облапошат!
Эльза вырвала у нее из рук корзину для покупок, всучила мешок и подтолкнула ее к стоявшим в очереди. Ханна послушно встала в конец и сразу поняла, что мокнуть под дождем ей придется напрасно. Перед ней было человек тридцать, а то и больше, к тому же вперед протиснулась старушонка – она так ужасно дрожала, что ни у кого не хватило духа прогнать ее. Ханна с завистью посмотрела вслед Эльзе. С большой корзиной в руках та вошла в булочную и, наверное, уже покупала там свежий хлеб, а может быть, даже ароматные булочки. А потом она пойдет за молоком и маслом, и, возможно, вместо масла ей опять всучат этот мерзкий суррогат, «искусственный кулинарный жир», по поводу которого Брунненмайер всегда страшно ругалась.
