Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне
– Знаешь что, папа, – начала она, улыбаясь, как только Пауль снова вышел в коридор. – Я полагаю, у нас нет другого выбора, учитывая наше общественное положение и то, что у нас на вилле так много места. Клаус сказал мне совершенно однозначно, что он не понимает, почему ты медлишь, в конце концов, это же наш долг перед отечеством…
– Собственно говоря, о чем это ты? – подозрительно спросил Иоганн Мельцер. – Уж не об этой ли безумной идее – разместить у нас дома лазарет? Выброси это сейчас же из головы, Элизабет!
Она знала, что он скажет «нет», но ни в коем случае не должна была падать духом. Мама, можно сказать, уже почти согласилась с ее планами, и фрау фон Зонтхайм устроила у себя лазарет, и родители ее лучшей подруги Доротеи отдали под госпиталь один из своих домов. Разумеется, только для офицеров, а не для каких-нибудь завшивевших, неотесанных мужланов.
– В холле хватит места как минимум для десяти кроватей, а в бельевой можно было бы разместить операционный зал…
– Нет!
В подкрепление своих слов Иоганн Мельцер потянулся за бутылкой виски и налил себе приличную порцию. Потом он принялся доказывать, что в холле постоянно дует, а сквозняк для больных людей чрезвычайно опасен, к тому же там нет света, кроме того, всякий, входящий в дом, будет проходить мимо коек с больными, и вообще это все-таки парадная, а не проходной двор.
– Папа, но ты забыл, что есть второй вход – со стороны сада через террасу. А от сквозняка защитят прочные гардины. Нет, я полагаю, холл как раз очень подходит для этих целей: он просторный, хорошо проветривается и туда легко попасть из хозяйственных помещений…
Иоганн Мельцер опрокинул бокал и резким движением поставил его на стол.
– Пока я здесь еще имею право голоса, до этого безобразия дело не дойдет. Нам и без того столько дыр надо залатать, и с фабрикой забот хватает. – Элизабет только открыла рот, чтобы возразить, но отец опередил ее. – Я даже не знаю, сколько еще смогу платить зарплату своим рабочим и сколько вообще смогу продержать их, – разволновался он. – Хлопка нет с самого начала войны, с шерстью тоже туго, а чтобы прясть из пеньки, нужны специальные станки, которых нет. Так что оставь меня в покое с этой бредовой идеей, иначе я…
Тем временем в коридоре все пришло в движение. Слышен был взволнованный голос Китти, наверху хлопала одна дверь за другой, Эльза пронесла по коридору корзину, полную простыней. Элизабет ужаснулась, увидев на белоснежных тканях яркие пятна крови.
– Поль, у тебя дочь! – прокричала сверху Китти. – Милая крошечная дочурка. О, боже, она такая маленькая, но у нее уже есть ручки и ножки и даже пальчики с ноготками. Повитуха передала ее Августе, чтобы та ее искупала…
Пауль взбежал по лестнице – ну должны же его наконец пустить к Мари, но на полпути Китти бросилась ему навстречу и от счастья разрыдалась прямо у него на плече.
– Ну отпусти же меня, Китти, – нетерпеливо бросил он, пытаясь высвободиться.
– Да, да, сейчас, – всхлипывала Китти, продолжая крепко держать его в своих объятиях. – Ну подожди же, ее сначала искупают. А потом запеленают и тогда уж вручат тебе. Ах, Поль, какая же она очаровательная. А Мари вела себя так мужественно. Я точно так не смогу, я уже сейчас это понимаю. Я буду орать на весь Аугсбург, если мне придется терпеть такие муки…
На пороге из коридора в столовую Элизабет рассерженно вздохнула: ну ни раньше, ни позже, именно сейчас Мари нужно было разродиться! У нее в запасе было еще столько хороших аргументов, которые уж точно прижали бы отца к стенке, а теперь он поднялся и тоже вышел в коридор.
– Девочка, – недовольно сказал он. – Ну ладно, главное – чтоб мать с ребенком были в добром здравии.
Ему пришлось посторониться, поскольку Августа проносила мимо деревянную колыбель, ту самую, в которой когда-то лежали Пауль и обе его сестры. Колыбель принадлежала когда-то фон Мейдорнам, фамильной ветви из Померании, и в ней укладывали спать наверняка далеко не одного отпрыска аристократической семьи.
– Мари! – позвал Пауль, поднявшись наверх. – Мари, дорогая! Ты хорошо себя чувствуешь? Ну позволь же мне наконец войти к тебе!
– Пусть подождет! – донесся властный голос повитухи.
– Эта особа чудовищна! – возмущенно произнесла Китти. – Когда я буду рожать, я ни за что не подпущу к себе эту мегеру. Ведет себя так, словно вся вилла принадлежит ей. Представляешь, она раздавала команды даже маме…
Наконец Элизабет нехотя решилась покинуть столовую и поучаствовать в происходящем в доме. Все-таки было страшно любопытно взглянуть на младенца. Подумать только – девочка! Так и надо Мари. Как разочарован этим известием папа. Он так надеялся на мальчика, продолжателя его текстильного дела…
Было слышно, как наверху перешептывались, Пауль стоял у лестницы рядом с Китти, на их лицах было смятение. Как странно, подумала Элизабет. Неужели Мари так плохо? Может, она потеряла слишком много крови? Неужели она так обессилила, что может даже умереть?
Вдруг Элизабет почувствовала, как у нее сильно забилось сердце – поднимаясь по лестнице, ей пришлось даже держаться за перила. О, боже! Да, хорошо, может быть, у Мари немного поднялась температура, но чтобы сразу покинуть сей мир… Ну уж нет!
Открылась дверь в спальную комнату, откуда вышла мама. Бедняжка, она была совершенно вне себя. Лицо раскраснелось, блузка была вся в мокрых пятнах, а когда она заправляла за ухо выбившуюся прядь волос, у нее даже дрожали руки.
– Пауль, мой дорогой Пауль…
– Ради бога – мама! Что произошло?
Он бросился на нее, не в силах больше говорить.
– Это… Это просто невероятно, – всхлипывая, произнесла Алисия Мельцер. – У тебя сын.
Никто не понял смысл этих слов, тем более Элизабет. Только что была дочь, а теперь вдруг сын. Повитуха, что ли, спьяну перепутала, не отличив мальчика от девочки?
– Что, сын? – пробормотал Пауль. – То есть не дочь, а сын? Ну, а что с Мари?
Алисия прислонилась к стене, закрыв на секунду глаза и приложив к горячему лбу тыльную сторону ладони, и улыбнулась:
– Пауль, твоя жена родила двойню. Девочку и мальчика.
– Как Мари себя чувствует?
– Ну, только что чувствовала себя отлично…
Элизабет остановилась посреди лестницы. Мгновенно ее страх перерос в волну гнева. Двойня! Непостижимо, вот это да! Похоже, некоторым мало одного. И кажется, к тому же Мари была жива и здорова. В этот момент она услышала звуки, очень слабые и сдавленные, похожие на писк, как будто младенцу пришлось очень сильно напрячься, чтобы выдавить их из себя. Сердце Элизабет сжалось, ее охватило чувство огромной нежности. Какие же они, должно быть, крошечные, ведь им вдвоем пришлось делить утробу своей матери.
Наконец-то показалась повитуха, крепкая особа с седыми волосами и пухлыми щеками, изборожденными красными прожилками. На ней был свежий накрахмаленный белый фартук, который она, вероятно, только что повязала поверх черного платья. А в ее крепких руках, согнутых в локтях, лежали два белых пакета. Новорожденные были завернуты в конверты, из которых виднелись только их розовые головки. Сморщив лоб, Пауль уставился на своих детей. Весь его вид говорил за себя: он был ошеломлен и не мог поверить своим глазам.
– Но они… Они же здоровы или?.. – спросил он повитуху.
– Ну конечно же здоровы!
– Я только имел в виду… – пробормотал Пауль.
Он вовсе не производил впечатления гордого отца, вытаращенными глазами разглядывая своих крошечных младенцев. Сморщенные личики, узкие прорези глаз, маленькие дырочки на носиках. Только их рты казались большими. Один из них куксился, издавая слабые, странно сдавленные звуки.
– А кто из них мальчик? – пожелал узнать Иоганн Мельцер, поднявшись вслед за всеми наверх.
– Вот этот крикун. Весит меньше своей сестры, но уже сейчас готов жаловаться на весь белый свет.
Повитуха ухмыльнулась – кажется, она одна была довольна результатами своих усилий. И теперь наконец была не против того, чтобы Пауль зашел в спальню.
