Кэтрин Дюксвилл - Аметистовая корона
Одна из служанок принесла мантию, приготовленную Бертраде для смотрин. Она была сшита из серебряной парчи и вышита красной английской шерстью. Парча, вытканная в Морлаксе, была мягкой и воздушной, как шелк. Констанция подняла великолепное одеяние повыше, но сестра отвернула заплаканное лицо.
Пожав плечами, Констанция спустилась по лестнице и вышла на балюстраду.
Двор был все еще наполнен людьми, несмотря на то, что большинство гостей направилось в зал к обеду. Она знала, что должна быть там же, но не могла появиться в таком виде. Святой отец, поддерживаемый монахом, ждал ее около ступенек. — Я побеспокою вас, графиня… И вновь Констанция увидела, как он постарел. Без поддержки монаха отец Малчел выглядел совсем беспомощным. Подошел паж и передал, что де Клинтоны с сыном ждут леди Констанцию в королевских покоях.
Констанция и прелат посмотрели друг другу в глаза. Старик прятал улыбку. С таким богатством де Клинтон мог обладать целым миром, но только не знал, как это сделать.
Констанция тронула прелата за руку и попросила пойти с ней, ей нужна была поддержка.
По дороге отец Малчел рассказал, что монастырь получил двух заключенных: колдунью, которую обвиняют в прославлении старой языческой веры, и жонглера — тоже отступника от святой церкви. Они вели себя так, что принц Уэльский бросил их в тюрьму.
— Жонглер? Что он сделал? — спросила Констанция.
— Чего он только не делал… Они назвали его дьявольским певцом. Мужчины двух уэльских городов долго гонялись за ним, прежде чем схватили. Надо сказать, боролся этот бродячий певец и жонглер, как крестоносец. А когда его бросили в темницу принца, он своими песнями и сказаниями подстрекнул заключенных на бунт. Стража стала его нещадно бить, но бродячий актер только кричал, чтобы не сдавались. Вот тогда-то принц и велел перевести его в наш монастырь. — Прелат перевел дыхание и продолжил: — Он мужчина привлекательный и одерживает победы во всех своих делах. Принц Уэльский не хочет наказывать его на своей территории, где большинство жителей любят его. Но в монастыре он пробыл недолго. Монахи выгнали его за то, что он развращал братьев. Они жаловались на него принцу Даффиту, и теперь принц Уэльский не хочет принимать в нем никакого участия.
Прелат и леди Морлакс оказались перед королевскими покоями. Де Клинтон — высокий мужчина в зеленом бархате — прибыл со своей супругой, одетой в розовое. Они удивленно уставились на грязное платье Констанции.
Прелат подвел итог своим словам, сказав, что певец, скорее всего, сумасшедший — он декламирует и поет совсем не подходящее для ушей правоверных.
Констанция откинула назад волосы и, подойдя к ожидающим их супругам, представила прелата жене де Клинтона, которая наклонилась поцеловать его кольцо, но он отнял руку. Святой отец получил приказ не носить кольцо. Они поднялись в комнату на второй этаж. Это была темная комната, свет падал только через маленькую щель в стене. Уилвстан де Клинтон сидел на ближайшей кровати. Его волосы были непонятного, какого-то солнечного цвета, и падали на хорошо развитые плечи и руки. Его братья, стоящие вокруг него, внезапно замолчали. Уилвстан быстро поставил на пол чашку, которую держал в руках, и встал.
— Миледи, — сказал он и опустился на одно колено.
Констанция дотронулась до плеча Уилвстана и почувствовала теплую и мягкую кожу, крепкие мышцы. Он был только на несколько лет старше ее. Ему — двадцать шесть, ей двадцать два. Братья стали помогать Уилвстану встать с колена, но один из них нечаянно наступил ему на брючину в тот момент, когда он вставал, и получилось, что они практически вытряхнули Уилвстана из штанов. Между ног у него росли черные, очень густые волосы, и среди них выдавалось его мужское достоинство ошеломляющих размеров. Неожиданно оно поднялось почти на половину, так, что стала видна крайняя плоть. «По крайней мере, здесь он достаточно хорош, — подумала Констанция. — Судьба не сделала его холодным».
Его мать, как будто ничего не замечая, говорила с прелатом о покрытии алтаря в ее деревенской церкви, а отец отрешенно смотрел в оконце. Констанция неожиданно для себя рассмеялась. Уилвстан сосредоточенно смотрел на дальнюю стену комнаты, его щеки зарумянились, и Констанция поняла, что он нравится ей все больше.
Уилвстан де Клинтон был хорошо сложен — не такой высокий, как его братья, но очень грациозный. На его смуглой коже было несколько шрамов — он принимал активное участие в военных действиях короля Генри против Франции.
Братья растерянно таращились на Констанцию, его отец продолжал изучать что-то вдали, а мать еще громче объясняла отцу Малчелу превосходство йоркширской вышивки над другими на церковном алтаре. Всеобщее замешательство длилось несколько секунд. Повернувшись к присутствующим спиной, Уилвстан быстро привел себя в порядок и, посмотрев на Констанцию, печально улыбнулся. Она сказала ему тихо, чтобы не слышали окружающие:
— Моя сестра нуждается в большом внимании и нежности…
— Миледи, я клянусь, что заставлю се полюбить себя, чего бы мне это не стоило! Я сделаю это!
«У него хватит любви, — неожиданно для себя подумала Констанция. — Он только увидит Бсртраду, с ее черными вьющимися волосами, узкой талией, длинными ногами, и тогда — если он будет внимательным и нежным, — возможно, случится чудо и сестра почувствует себя счастливой».
— Надеюсь, Бог поможет, — прошептала она. Подойдя к Констанции, де Клинтон поднял
Руку, как если бы хотел сердечно и по-свойски похлопать ее по плечу, но на полпути остановился, решив не делать этого.
— Пойдемте, здесь останется только жених, — проговорил он, откашлявшись.
Отец Малчсл поднял голову и улыбнулся, братья смотрели на дверь. Девушки уже должны были одеть Бертраду и подготовить комнату. И опять в душе шевельнулась тревога — вдруг Бертрада сбежит с крыльца церкви.
Констанция мысленно говорила сестре: «Бог благословил тебя на будущее счастье». Она подняла свои грязные юбки и приготовилась идти. Ее мысли были уже далеко — она представляла, как после смотрин поведет сестру в собственную комнату, покажет приготовленную одежду, ванную комнату. Перспективы были столь многообещающими, что она даже споткнулась на ступеньке. Констанция очнулась от грез и подумала, что этот день, наверное, никогда не кончится. И чем, интересно, она заслужила быть такой голодной, уставшей и в придачу ко всему еще и грязной? Она вспомнила строчку из песни: «Луна, луна, прекрасная, благородная, знатная леди. Такая молодая, такая честная…» Она невольно фыркнула, де Уэрвил испуганно взглянул на нее и взял за руку. Выражение лица Констанции стало снова серьезным.
