Ведьмины камни (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Вот в том проходе! – объяснял он кому-то, показывая на довольно узкий проход между клетями, ведущий к отхожему месту. – Я иду себе спокойно, дохожу до угла и вдруг вижу: из-за угла облачко пара вылетает, ну, знаешь, от дыхания. Подумал – кто-то идет мне навстречу, – приостановился, чтобы пропустить. А никого нет, и опять пар. Тут-то я и понял: это меня ждут. И кто ждет – не надо быть мудрецом, чтобы догадаться. Иду дальше, шагаю за угол, сразу разворачиваюсь и руку ловлю на замахе. Он пытался левой мне вмазать, я и ее хватаю и давлю. Он дергается, пытается руку с топором вырвать, я ему ногу подбиваю, он шатается, я эту руку выпускаю и н-на по мор… бью в лицо. Он роняет топор, сам летит в сугроб. Тут вон парни услышали возню и подбежали…

– Но откуда он знал, что это ты идешь? – спросил Воислав псковский.

– А он вот из-за угла смотрел. – Гримкель Секира стоял на том самом месте. – Отсюда видно и двор, и вход в гридницу. Встань сам, погляди. И здесь тень – стой хоть во весь рост, если не приглядываться, оттуда с мостков тебя не видно.

– И у тебя не было никакого оружия?

– Я ж не драться с кем шел! Совсем по другому делу! Если б я пар не увидел, так прошел бы и получил топором в темя сзади.

– А засада толковая! – одобрил кто-то из толпы гридей. – Парень соображает!

Вокруг засмеялись.

– Зря ты, Тень, его вчера сосунком обозвал! А он, глядь, показал тебе, что у его отца сын, а не дочь!

– Кабы не мороз, уже все, ты б сейчас тут лежал остывал!

– Ну, что ж, – невозмутимо отозвался Эскиль, – видал я смерти и поглупее!

Хельга огляделась в поисках брата. Ее так сильно била дрожь, что хотелось прислониться к чему-то надежному и дружественному. Толковая засада! Если бы Эскиль был чуть менее наблюдательным и сообразительным, он сейчас лежал бы на снегу в этом вот проходе лицом вниз, с пробитой топором головой. А Видимир… Боги знают, что с ним было бы, но он счел бы себя отомщенным, убив оскорбителя старше и сильнее. Его бы это прославило. «Но только я бы ни разу в жизни больше на него не взглянула!» – мысленно поклялась Хельга. И пошла назад в избу, желая одного: успокоиться и согреться.

Но даже в избе, где она сидела у печи, закутавшись в кожух, ее долго не отпускала дрожь – не от холода, от страха. Пусть не она виновата, что соперничество Эскиля и Видимира чуть не привело к убийству… настоящему убийству… Эскиль чуть-чуть избежал настоящей смерти, безвозвратной… А все из-за того, что Видимир, моложе и слабее, упрямством и самолюбием не уступает Эскилю, превосходящему его всеми прочими качествами.

«О боги!» – Забыв про новое ожерелье, Хельга отчаянно стиснула в кулаке свои «ведьмины камни». С детства она привыкла искать у них помощи и защиты, привыкла доверять им, но сейчас ей невольно пришло в голову: не случайно же второе название камня с дырочкой – «глаз Одина». А там, куда падает взгляд единственного глаза Бога Коварства, пламенем взвиваются раздоры, предательство, кровопролитие. И трудно убедить даже себя, что это не она принесла их в Хольмгард!

Мать перед отъездом из дома говорила с ней о чем-то таком… Что-то пыталась сказать ей, от чего-то остеречь. Намекнуть, как опасна воля Одина для благополучия человеческой жизни. И еще… научила, как позвать на помощь, если опасность будет слишком велика и неодолима…

Хельгу снова пробрала дрожь. Медленно она вытянула из памяти те строки, которым ее научила мать. «Мой милый живет на высоких горах»… Нет, не горах – на ветрах. «Мои милый летает на черных вет… крылах! В небесном чертоге ты, я – на земле»… Чей этот «небесный чертог»? Только сейчас, пораженная ужасом смерти, хоть та грозила и не самой Хельге, она ощутила, как близки к ней высшие силы – те, что больше человека, как море больше песчинки. Не стоит привлекать их внимание к себе, никогда! Не случайно мать, совершившая свое знаменитое путешествие, так хорошо это знает. Всякую девушку дразнят загадки мироздания, привлекает мысль о тайном могуществе, о сотворении чар. Но сейчас, мысленно видя тело Эскиля с разрубленной головой на снегу, Хельга жаждала никогда не знать ничего, что не касалось бы дойки коз, делания сыра и выпечки хлеба.

Утром Ингвар собрал в гриднице свой ближний круг, чтобы разобраться со вчерашним делом. Произошла попытка убийства свободного человека, причем это был человек конунга, и само покушение произошло в доме конунга, а значит, задевало его честь. Но ответчик приходился ему близким родичем; поскольку Видимир жил при отце, отвечал за его проступки Несвет. Хирдманы рассказали, как началась ссора после лова. Видимир затеял ее сам, но Эскиль так повел дело, что Видимир не мог не счесть себя оскорбленным. Попытка убийства оскорбителя – старше, сильнее и опытнее, – делала ему честь сама по себе, а к тому же могла и привести к успеху. Понимая все это, Видимир сидел рядом с отцом не столько пристыженный, сколько полный упрямства и тайной гордости. Если два дня назад над ним смеялись, то теперь те же самые гриди косились на него со снисходительным одобрением: парень-то, дескать, не рохля, такого не тронь. Свою и отцовскую честь он мог считать обеленной, и несколько гривен серебра, которые Ингвар присудил взять с Несвета в возмещение обиды Эскилю, себе и Сванхейд как хозяйке дома, улаживали мутное дело, оставляя верх за потомством Тихонравы. Имя Хельги не упоминалось, но даже сами наемники, приятели Эскиля, молча признавали, что Видимир, хоть и юн, показал себя достойным соперником.

– И уезжайте! – хмурясь, сказал Несвету Ингвар. Раздор внутри собственного дома задевал его куда сильнее, чем с посторонними. – Парень твой – орел, к лету жду его в Киеве – пусть греков бьет, коли отваги много. Только подучи его еще с топором работать, и пусть каши больше ест, чтобы силенок набраться. А здесь нечего дом баламутить.

– Если бы ты поддержал сватовство твоего племянника, это решило бы дело!

– Без Эйрика ничего не решить. А мне к нему со сватаньем ехать некогда, других забот полно. Вот побьем греков, тогда я и с Эйриком переведаюсь. Поможешь мне с ним дело уладить – невеста ваша. Идет?

Внезапно получив обещание помощи, на которую уже перестал надеяться, Несвет на миг опешил. Но тут же понял, какой помощи от него ждут – в ратном поле, ибо ничто другое не дало бы Ингвару права распоряжаться девушками из дядиного дома.

– Хочешь, чтобы я с Эйриком бился?

– А ты в коленях слаб? – Ингвар глянул на него, насмешливо прищурясь. – Хочешь, чтобы тебе такую невесту с приданым на рушнике поднесли?

– Для меня это опасно. Если я сейчас пообещаю тебе такую помощь, Эйрик прикончит меня, пока ты в Киеве будешь. Я могу только обещать, что не стану выступать на его стороне. Потом, когда ты покончишь с греками и опять будешь здесь… я, быть может, тебя поддержу… если ты потом отдашь мне землю Мерянскую.

– Вижу, много хотеть сынок от тебя научился! – усмехнулся Ингвар.

Обещать Несвету Мерямаа он никак не мог – перейди она под его руку, найдутся и другие желающие сесть в богатой Стране Бобров. Про своих двух родных братьев Ингвар тоже не забывал.

– Не тебе нас упрекать! И отцово наследство тебе, и Олегово, и Дивислава с Ловати… Теперь вот и Романа норовишь за мягкое схватить.

– Ты – мне брат, а не Эйрику, – напомнил Ингвар. – Предашь меня, к нему переметнешься – пеняй на себя.

Жесткий взгляд его серых глаз говорил: это не пустая угроза. Для Ингвара род людской делился на своих и чужих, и с каждой частью он обращался подобающим образом, не зная колебаний.

Вот так по-дружески и попрощались два старших сына покойного Олава. В тот же день Несвет с Видимиром уехали, надеясь, что в селах на Мсте найдут себе провожатых, если будет нужда. Несвет звал с собой и Хедина, но тот отказался, не желая обидеть Сванхейд столь поспешным отказом от ее гостеприимства. Вовсе не чувствуя себя побежденными – или не подавая вида, – отец с сыном не прятали глаз, когда целая толпа собралась во дворе поглядеть, как их челядь выносит и укладывает в сани поклажу.