Мэри Бэлоу - Сети соблазна
– Это так глупо! – запротестовала она. – У меня трое взрослых детей и четверо внуков.
– Вы боитесь, Луиза? – спросил он.
– Да. – Она подняла голову и посмотрела на него. – Понимаете, я считала, что эта сторона моей жизни в прошлом. Я научилась получать удовольствие, наблюдая за жизнью моих детей. И я построила свою собственную жизнь, создала круг добрых друзей. Спокойную жизнь, достойную и утонченную. И вот я вижу, что после всего мне еще доступны чувственные наслаждения. С моим ближайшим другом. Да, я боюсь, Седрик. Боюсь, что все рухнет. Это все равно что выйти в темноту, оставив позади целый мир света и тепла.
– Я всегда считал, что вы знаток в любовных делах, – произнес он. – У вас с Эдвардом был прекрасный брак. И ваши дети способны глубоко любить, и это последствия вашего воспитания и примера.
– Я всегда считала, что смысл моей жизни придает любовь, – подтвердила графиня.
– А теперь вы боитесь любви? Графиня нахмурилась.
– Не любви, – сказала она, – физической страсти.
– Значит, это вещи несовместные? – спросил Седрик. – Неужели вы погубите нашу любовь, которая проявила себя в дружбе, если станете моей женой и разделите со мной ложе? И – Господи, прости – если сделаете это с удовольствием?
– Ах, – ответила Луиза, отворачиваясь и устремляя взгляд на темные речные воды, – теперь я вижу, что вы используете нашу дружбу против меня. Вы всегда были таким разумным человеком – таким здравомыслящим, как я безрассудно заметила всего лишь несколько минут назад, – и я привыкла слушаться вас и думать, будто все, что вы говорите, очень мудро.
– А разве я сказал что-то немудрое? Это из-за Эдварда, Луиза? Это потому, что вы любили его всем сердцем, потеряли его и с тех пор почти потеряли себя? Если бы вы могли вернуться назад, отвергли бы вы его или стали бы держаться поодаль от него, с тем чтобы не так страдать после его ухода?
– Нет, конечно же, нет, – сказала она. – Мне бы не хотелось изменить ни одного мгновения нашей с ним жизни, даже зная, каков будет конец.
– Или это из-за того, что вы не можете освободиться от своей любви к нему, чтобы полюбить еще раз? – спросил он. – Или вы потому боитесь полюбить меня, что когда-нибудь я умру, и может статься, умру раньше вас?
Графиня повернулась к нему и улыбнулась.
– Я согласилась только на поцелуй, – заметила она, – но не на исповедь. Я также согласилась пройтись, а не стоять на берегу реки и подвергаться допросу. Итак, сэр?
– Итак, сударыня, я понял, что вы трусиха. Стыдитесь, Луиза. Так как же, получил ли я определенный ответ? Моя рука отвергнута? Или мне сказали «может быть»?
– Определенно «может быть», Седрик, – подтвердила Луиза. – Вы дадите мне время подумать? Должна признаться, вы смертельно напугали меня. Я надеялась, что когда вы поцелуете меня, мы с вами оба увидим, как глупо изменять природу наших отношений. Но вместо этого я увидела, что в этой идее есть нечто привлекательное. Я просто очень боюсь.
Седрик взял ее за руку и погладил.
– Тогда мы пойдем дальше и поговорим о чем-нибудь другом, – сказал он. – Я пробуду здесь до конца августа, Луиза, если позволите, но потом я должен показаться в своем поместье. Вы скоро едете в Лондон?
– Да, – ответила графиня, – как только жизнь здесь наладится после этого ужасного события. Эдмунд имеет полное право, чтобы его оставили в покое с женой и двумя детьми. Кроме того, меня влечет в мой лондонский дом.
– Я уверен, что смогу приехать в Лондон к концу сентября, – сказал сэр Седрик.
– К тому времени Бэссеты вернутся из поездки по Европе, – сказала графиня. – Нам нужно как-нибудь пригласить их на обед, Седрик. У них, конечно, накопился запас интересных рассказов.
И они возобновили прогулку по долине.
* * *Когда они вышли из дома, Джеймс свернул направо. Но не пошел по долине в сторону моря, он стал подниматься на холм. Он двинулся не по тропинке, которая могла бы привести их наверх, к утесам, а пошел по холму, не разбирая дороги. Вряд ли, подумала Мэдлин, он понимает, где идет, и вряд ли у него есть какая-то определенная цель.
Его рука, о которую она опиралась, была напряжена. Лицо его было тяжелым и неподвижным, глаза устремлены вперед. Интересно, помнит ли он вообще, что она идет рядом?
Мэдлин не произнесла ни слова. Каждым своим нервом она чувствовала, что нужна ему. И помнит он об этом или нет, сожалеет или нет, он избрал в спутники именно ее. Джеймс показал, что она ему нужна.
Мэдлин не возражала против того, чтобы идти с ним рядом, чтобы утешить его. Может быть, ей больше никогда не представится такая возможность.
Но ему требовалось нечто большее. Мэдлин поняла это, как только он остановился, повернул ее к себе и припал к ее губам. Она поняла и покорилась силе его рук.
Мэдлин понимала, что ему нужна не романтическая ночь любви. Однако у нее и в мыслях не было отказать ему, потому что любовь может только давать. Как только она начинает требовать что-то взамен, даже если это просто обещание, это уже не любовь. И наконец, Мэдлин поняла, что любит его, что он – это весь мир, что он – это жизнь, а все остальное не имеет никакого значения. И не будет иметь.
Ни в его губах, впившихся в ее губы, ни в неистовствующем языке не было нежности. Не было нежности и в его руках, которые сначала притянули ее к нему, а потом принялись бесстыдно изучать ее тело. Она раскрыла губы и поддалась его рукам, шарящим и скользящим по ее телу. И пальцы ее нежно гладили его по волосам.
Когда он повалил ее, земля у нее под спиной оказалась жесткой, несмотря на траву. Но Мэдлин потянулась к нему и снова прижалась к его губами, в то время как его руки грубо срывали с нее одежду и стягивали белье. И когда он опустился на нее, обратила внимание на то, как неудобна жесткая земля, не поддавшаяся под двойной тяжестью их тел. И запустила пальцы ему в волосы.
Потрясение от боли, когда он вошел в нее, заставило ее крепко зажмурить глаза и изо всех сил закусить губу. Но Мэдлин не вскрикнула, и ее дрожащие пальцы по-прежнему нежно прикасались к его голове.
Все слилось для нее в ощущение неудобства и боли: неровная жесткая земля, тяжесть его тела, его отнюдь не нежный прорыв, глубокие настойчивые движения, последовавшие за ним, причем каждый удар прижимал ее к земле еще больше, – и нарастающая боль. Когда Джеймс кончил, она закусила обе губы и усилием воли сосредоточилась на том, чтобы не разрыдаться.
Но расплакаться ей хотелось не только от боли. Гораздо больше ей хотелось плакать потому, что она окончательно осознала, что произошло, что она сделала и каковы могут быть последствия.
Он использовал ее для удовлетворения своих потребностей. Не Мэдлин как таковую, но женское тело. Ему требовалось облегчить свое горе. Когда все кончится, он отведет ее домой. Через несколько дней Джеймс уедет, и она никогда больше его не увидит. И все тщательно составленные планы на будущее окажутся бесполезными. Теперь у нее никогда не будет ничего, даже удобного замужества по расчету. У нее никoгда не будет никого, кроме Джеймса.
