Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина
Сны рассказывали, записки от мальчиков читали, стихи, что присылал ей Лелька… Все кончилось!
Грусть горьким медом разливалась в душе.
Она вошла в беседку и постояла у колонны, глядя на воду.
Осторожный кашель позади нее заставил оглянуться. У беседки стоял незнакомый парень в сатиновой рубахе. Он прятал руки за спиной и выжидательно смотрел на нее.
— Что вам нужно? — строго спросила она.
— Вы — Августина? — Да.
— Тогда это вам.
Парень протянул ей букет желто-белых цветов. С минуту Ася переводила взгляд с парня на цветы и обратно.
— От кого? — так же строго спросила она.
Парень усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу.
— Говорить не велено. Примите цветы.
— Что значит — не велено? Говорите, иначе не возьму.
Парень вошел в беседку, положил цветы на столик, оглянулся и заявил:
— Поцелуете, тогда скажу!
— Что?!
Парень захохотал, перепрыгнул через перила беседки и двинулся вразвалочку в сторону торговой площади.
Асины щеки пылали.
Она смотрела на цветы, на набережную… Видел ли кто-нибудь, как ей передали букет? Кто это? Конечно же, Юдаев!
Она приложила холодные пальцы к пылающим щекам. Неужели фрау Марта всерьез вознамерилась отдать ее за этого неприятного человека?
Ася поспешно вышла из беседки и почти бегом двинулась к дому. Букет остался лежать на столе.
Дома ее ждали дела. Фрау Марта велела вымыть окна в гостиной и натереть до блеска зеркала. Она уже почти справилась с работой, когда вернулась от портнихи Эмили.
— Идем ко мне в комнату! Я тебе кое-что покажу!
— Я уже опаздываю, меня Маша ждет.
— Ну одну минуту, умоляю тебя! Эмили затащила ее в свою комнату.
— Платье готово, а я не могу понять, идет ли мне. Эмили разложила на обеих кроватях свои наряды. Ася села на стул.
— Ася, я так волнуюсь! Теперь приедет Вознесенский, и все решится. Мне идет зеленое? Взгляни.
— Что решится?
— Как — что? Только не делай вид, что ты не понимаешь!
Ася, погруженная в переживания последних дней, совершенно забыла о чувствах Эмили. Та весь учебный год только и твердила, что об Алешке Вознесенском. Ася была ее ушами и свидетелем романа. Собственно, то, что Эмили называла романом, происходило исключительно у Аси на глазах и в ее присутствии. Она слышала каждое слово, сказанное Вознесенским, и потом еще многократно была вынуждена выслушивать пересказ разговора из уст Эмили.
— Я уже взрослая, — рассуждала Эмили. — Я не собираюсь париться в гимназии еще целый год, чтобы, как ты, закончить дополнительный, педагогический, класс. С меня хватит.
— Ты… собралась замуж?
— А почему бы и нет? — Эмили покрутилась в своем новом кисейном платьице. Она действительно была хорошенькой. В отличие от Анны Эмили хоть и была бледной и белесой, имела в облике какую-то детскую трогательность и беззащитность. Это делало ее привлекательной.
— А что говорит фрау Марта?
— Мама говорит, что Вознесенский — хорошая партия. Он офицер, имеет влиятельную родню в Петербурге. Он может сделать карьеру.
— Но почему ты решила, что…
— Ой, Ася! Скажу тебе по секрету, я подслушала, это нехорошо. — Она быстро оглянулась на дверь и склонила голову к Асиному лицу. — Папа' говорил мама', что встретился на каком-то заседании с отцом Сергием, и тот сказал, что думает Алексея женить.
— Вот как…
— Да! И почему-то отец Сергий сказал об этом папа'! Теперь ты понимаешь?!
— Да…но…
Эмили оставила в покое подол нового платья, подлетела к подруге, повисла на шее:
— Ведь он прелесть, Ася! Скажи, ну признайся, он тебе нравится?
— Ну ты же знаешь, Эмили, как мы друг к другу относимся. Я не в восторге. Мы почти враги.
— Это глупости. Это детское. И вы должны подружиться ради меня. Пообещай.
— Ну уж нет, — отстранилась Ася. — Этого я тебе обещать но могу. Уж если кто меня не любит, я того любить не могу.
— Какая ты! — надулась Эмили. Впрочем, личико ее тут же разгладилось. — Все равно, Ася! Я так жду, так жду!
Когда Ася наконец освободилась и собралась, было уже довольно поздно. Солнце заканчивало свой моцион над Заучьем, дабы окончательно скрыться где-то за изгибом Обноры. Закат был ярко-малиновым. В Троицком овраге отчаянно пел соловей. Запах сирени к вечеру стал острее, пьянил голову. Она подошла к калитке, отворила ее, и… что-то остановило ее. Она стояла возле дорожки, ведущей в сад, и смотрела на клумбу, разбитую недалеко от кустов смородины. На клумбе росли те самые бело-желтые цветы. У края с десяток стеблей были срезаны.
В Любиме мало кто разводил цветы, а у матушки Александры всегда был богатый цветник. Садом с удовольствием занимались все Вознесенские, Ася это знала. Но почему-то ей и в голову не пришло вспомнить об этом днем.
Она постояла в раздумье перед клумбой, повернулась и замерла, не успев сделать ни шага.
На крыльце, облокотившись о перила, стоял Алексей. Он был в новом офицерском темно-зеленого цвета мундире. На ногах блестели лихо начищенные яловые сапожки.
— Здравствуйте, Ася.
Он быстро сбежал со ступенек, подошел. Она машинально сделала движение назад, но он поймал ее за руки.
— Ну что вы. Я не кусаюсь и даже язык разучился показывать…
— Неужели?
Ася уже пришла в себя и заговорила в той манере, в какой привыкла общаться с ним и которая существовала у нее, похоже, специально для него.
— Что же с вами произошло? Вы заболели?
— Увы, Ася, я вырос.
— Я заметила, — бросила она, осторожно убирая руки и продвигаясь вдоль веранды к крыльцу. Он действительно вырос за последний год. Она упиралась взглядом ему в грудь и должна была отметить, не только видит, но и чувствует перемену, произошедшую в нем. Он был так близко, что она уловила его запах. Кожа его нового ремня, табак и, вероятно, одеколон составляли волнующую смесь. Она поспешила взойти на крыльцо, он двинулся за ней следом.
На пороге горницы они появились вместе, и все взоры обратились на них. За большим столом сидели все Вознесенские, кроме Владимира, который находился теперь на германском фронте.
— Иннуся! Ну наконец-то! — обрадовалась Манечка. — Иди сюда!
— Нет, сюда! — шутливо запротестовал отец Сергий. — У меня и местечко припасено по левую руку. По правую у меня сегодня вояка…
Ася села рядом с отцом Сергием. С другой стороны от отца сел Алексей.
— Узнала, Ася, Алешку-то? — рокотал священник. — Орел! Выше отца вымахал. Владимира, поди, перегнал?
Алексей пожал плечами.
— Куда ему до Владимира, — поддел Артем. — Тот уже орден Святого Георгия имеет.
