Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Затем адвокат рассказал об обвинительных актах, с которыми он имел возможность ознакомиться. Из потертой бархатной сумки Дегре извлек несколько листков, на которые он выписал главные пункты обвинения.
— Основное обвинение — колдовство и черная магия. Якобы граф занимался приготовлением ядов и одурманивающих зелий. Уличен в таких колдовских занятиях, как предсказание будущего и снятие сглаза, знает о способах защиты от яда. С помощью колдовства овладел искусством зачаровывать людей, слывущих вполне здравомыслящими, и насылать на них «дьявольскую и нелепую одержимость», а на кого-то наслал «призыв дьявольский и нелепый», иными словами, навел порчу… Изучил также действие порошков и растений, чтобы влюблять в себя женщин, и все в том же духе. Обвинение утверждает, что одна из его… бывших любовниц скончалась, а после эксгумации трупа во рту у покойницы был обнаружен талисман с портретом графа де Пейрака…
— Какое-то собрание абсурда! — в изумлении воскликнула Анжелика. — Вы же не станете уверять, что почтенные судьи будут обсуждать все это во время процесса?
— По всей вероятности, так оно и будет, а что до меня, то я скорее доволен: чем больше белиберды будет в обвинительном акте, тем легче его опровергнуть. Дальнейшие обвинения касаются преступных занятий алхимией, поиска сокровищ, превращения металлов в золото и — не упадите в обморок! — «еретические притязания на сотворение жизни». Мадам, не объясните ли вы мне, что бы это могло означать?
Анжелика растерянно помолчала, а затем положила руку на живот, где шевелился ее второй ребенок.
— Думаете, они на это намекают? — со смехом спросила она.
Адвокат пожал плечами, выражая свои сомнения и, вместе с тем, недоумение. Он принялся зачитывать дальше:
— «…Посредством колдовства увеличил свое состояние, не гнушаясь также превращением простых металлов в золото, и тому подобным…» А здесь, в конце, вот что: «Требовал предоставления прав, ему не подобающих. Открыто похвалялся независимостью от короля и принцев. Принимал в своем доме подозрительных еретиков-иностранцев, читал запрещенные иностранные книги». Далее, — с некоторым колебанием продолжал Дегре, — перехожу к документу, который кажется мне самым странным и беспокоит меня больше всего. Речь об акте, который был составлен после проведенной тремя духовными лицами процедуры изгнания беса из вашего мужа. Они утверждают, что граф неопровержимо уличен в одержимости и сговоре с дьяволом.
— Но это невозможно! — воскликнула Анжелика, чувствуя, как холодный пот выступает у нее на висках. — Кто эти лица духовного звания?
— Один из них — монах Беше, о котором мы с вами говорили накануне. Не знаю, удалось ли ему проникнуть в Бастилию в качестве представителя консисторского суда или каким-то иным образом, но доподлинно известно, что обряд изгнания беса был произведен и свидетели показали, что все реакции графа несомненно доказывают его связи с сатаной.
— Это невозможно! — повторила Анжелика. — Но вы-то, по крайней мере, не верите?
— Мадам, я — вольнодумец. Я не верю ни в Бога, ни в дьявола.
— Замолчите! — перекрестившись, быстро проговорила Анжелика.
Она подхватила на руки Флоримона и прижала его к себе.
— Ангел мой, ты слышишь, что он такое говорит? — прошептала она. — Все просто сошли с ума.
После недолгого молчания Дегре подошел к Анжелике и продолжил разговор:
— Успокойтесь, тут, бесспорно, кроется нечто подозрительное, и очень важно вовремя обнаружить, что именно. Но вновь повторю, этот документ вызывает у меня сильное беспокойство, потому что именно он может произвести на судей решающее впечатление. Изгнание беса было проведено в соответствии с процедурой, утвержденной римским консисторским судом. Реакции полностью изобличают обвиняемого. Я отметил, в частности, реакцию на дьявольскую скверну, а также способность напускать порчу на людей…
— Объясните мне, что это значит?
— По поводу дьявольской скверны свидетели указали, что обвиняемый реагировал на прикосновение к отдельным точкам на его теле серебряного штифта, из которого предварительно изгнали злых духов. В течение процедуры он то и дело страшно кричал. «Воистину адские крики», хотя обычное легкое прикосновение этим безобидным инструментом не вызывает у человека никаких болевых ощущений. Для проверки способности напускать порчу в камеру заключенного привели некую особу, которая проявила все до единого признаки одержимости.
— Если это была Карменсита, я более чем уверена, что роль одержимой она сыграла с блеском, — саркастически произнесла Анжелика.
— Вероятно, речь идет именно об этой монахине, хотя в документе ее имя не упоминается. В любом случае, я повторяю, здесь что-то не так, где-то прячется ложь. Но, поскольку легко предвидеть, что во время суда на этот документ к месту и не к месту будут ссылаться, я должен найти способ во что бы то ни стало опровергнуть его. Увы, пока я не вижу повода потребовать, чтобы этот документ был изъят как незаконный.
— Может быть, муж объяснит вам, в чем тут дело.
— Будем надеяться, — вздохнул Дегре.
Глава 11
Свидание Дегре с заключенным в Бастилии. — Великий экзорцист Франции. — Рождество у мамаши Кордо. — Отъезд Раймона. — Бесцеремонный визит Анжелики к Дегре
В СВОЕМ девственном белоснежном уборе огромная Бастилия выглядела еще более зловещей и мрачной, чем обычно. От плоских крыш башен к низкому, нависшему небу поднимались серые струйки дыма. Видимо, топили у коменданта и в караульных помещениях, и Анжелика представила себе, как в студеных одиночках «забытые» заключенные лежат, съежившись от холода, на сырых соломенных тюфяках.
Дегре оставил Анжелику ждать своего возвращения в маленькой таверне Сент-Антуанского предместья, хозяин которой, а в особенности его дочь, казалось, были старыми приятелями адвоката.
Устроившись у окна, Анжелика со своего наблюдательного поста могла, оставаясь незамеченной, обозревать все происходящее на улице. Ей было прекрасно видно, как стражники ближайшего бастиона, стоящие на карауле у пушек, согревают дыханием ладони и притоптывают от холода. Время от времени кто-нибудь из товарищей окликал их сверху, с зубца стены, и в морозном воздухе звонко раздавались голоса.
Дегре привел ее в один из тех уголков Парижа, с которыми его прочно связывали воспоминания детства, студенческой юности или куда его приводили обычные профессиональные заботы. Отсюда было недалеко до центра города, все еще охваченного шумным оживлением, которое не стихало и несколько часов после заката: в зимнюю пору короткого дня, что ни говори, мало кому из парижан с заходом солнца хотелось отправляться в постель.
