Клод Фаррер - Подружки
– Так что же? Должен же лакей меня услышать!
– Все слышат, не только лакей, детка!.. Вас все слышат! Вот, посмотрите: герцог повернулся и глядит на вас!
– Меня это нисколько не стесняет! Напротив!.. У него вкус получше, чем у Пейраса, у герцога.
Голос ее становился все более громким. Доре бросала в стенное зеркало беспокойные взгляды. Невозможно, чтобы на расстоянии каких-то жалких четырех столиков не было слышно каждое слово. Теперь берегись!.. Все это должно дурно кончиться.
И эта Селия, которая не хочет успокоиться. Быть может, стоит вмешаться? Маркиза наклонилась вперед:
– Селия! Серьезно!.. Неужто вы собираетесь вцепиться в волосы этой женщине?
– Я, вы смеетесь, что ли? Я побоюсь запачкать руки.
– Тогда прошу вас, говорите потише. А если нет, так я поручусь, что вам придется запачкать ваши руки!..
– Оставьте! В Марселе люди смелы на словах, но не на деле. Посмотрите только, как она уткнула нос в тарелку, эта большая сардинка. А ее покровитель заодно!.. Ужинайте спокойно, бедная моя Доре!.. Немного шампанского, а?
Она выхватила из никелированного ведерка бутылку с красной головкой и налила полные стаканы. Упали последние капли. Селия поставила бутылку.
– Ну вот!.. Доре, вы что-то говорили о грязных руках…
Сильно запыленная бутылка в толченом льду покрылась зеленоватой грязью. И пять растопыренных пальцев были цвета бронзы.
– Возьмите мою салфетку.
– О нет! Это слишком противно, я иду к умывальнику.
Она встала резким движением: нервы ее, разумеется, были отнюдь не в порядке. Она с шумом отодвинула стул.
Маркизу охватило предчувствие:
– Пойти с вами?
Но Селия уже удалялась:
– Нет, нет, нет!.. Оставайтесь. Я возвращусь через минутку.
Она прошла мимо столика своего недруга. И ее развевавшаяся юбка коснулась юбки ее соперницы; соперница в действительности и не думала утыкать нос в тарелку, но совсем некстати внимательно разглядывала кончики своих ногтей и убеждалась, без сомнения, что они нуждаются в полировальной щеточке. Всем известно, что на умывальнике в «Цесарке» можно найти щеточки для ногтей.
Пейрас не успел спросить ее; его новая любовница, как на пружине, вскочила и уже неслась по пятам его прежней любовницы.
Зал «Цесарки» длинный, он тянется от Страсбургского бульвара до улицы Пико. Скромная дверка выходит на эту последнюю улицу, и в коридоре, который ведет к этой двери, расположены умывальники и два или три небольших кабинета.
Войдя в первую комнату с умывальником, Селия тотчас же погрузила вымазанные грязью руки в умывальный таз, полный воды. В это самое мгновение с порога раздались слова, произнесенные чрезвычайно раздраженным голосом:
– Послушайте, вы, шлюха вы этакая!.. Вам, верно, хочется, чтоб я заехала вам в морду, чтоб обучить вас вежливости!.. Попробуйте только вести себя так, как до сих пор, и я вам покажу! Уж я вас сокращу, будьте покойны!..
В воде, налитой в умывальник, обе руки судорожно сжались. Капли обрызгали мрамор. Селия круто повернулась на каблуках и оказалась лицом к лицу с соперницей. Жолиетта была здесь, в дверях. Селии раньше всего бросилась в глаза рыжая копна ее волос под очень большой шляпкой и бешеный блеск ее черных глаз. И ее инстинктивно охватило трагическое желание вырвать эти волосы, выколоть эти глаза. Только необычайный физический страх удержал ее на несколько мгновений, страх, так парализовавший ее сердце и легкие, что ей казалось, будто она задыхается. Из ее широко раскрытого рта не вылетело ни слова. Соперница ее сочла себя победительницей. Она насмешливо расхохоталась, изрыгнула три ругательства, принадлежащие к словарю, неведомому даже на Монмартре, и отступила на шаг, чтоб уйти.
В то же мгновение Селия овладела дыханием, бросилась вперед и изо всех сил ударила по оскорблявшему ее насмешливому лицу, ударила с такой силой, что пощечины прозвучали, как звонкие аплодисменты.
За столиком, ближе остальных расположенным к умывальникам, Рабеф и Л'Эстисак философствовали вполголоса:
– Любовный инстинкт? – говорил врач. – Но, друг мой, если бы только мы могли вернуться к первобытному животному состоянию, снова стать – увы! это бывает так редко – красивыми и горячими животными, деспотичными, отважными, готовыми на смертоубийство.
Он замолчал, широко раскрыв рот: от умывальников раздался звук пощечины, который немедленно же покрыли ужасные крики.
– Вот тебе и на! – заявил герцог. – Практика после теории: дамская война!..
Весь ресторан уже услышал происходящее, и все бросились к месту битвы. Рабеф и Л'Эстисак первые открыли дверь в коридор.
Перед дверью во вторую умывальную комнату каталось и двигалось нечто живое и взъерошенное, и это нечто выло во все горло среди топота ног и рыданий; это нечто было живое: две сцепившиеся женщины, которые до такой степени переплелись друг с другом, что составляли уже только одно тело. Четыре руки исчезали среди двух потоков, рыжего и черного; колени усиленно толкали друг друга, и острые зубы так укусили одно из плеч, что брызнула кровь. В двух шагах отсюда, среди клочьев корсажа, валялась на полу разорванная шляпа.
– Растащите их! – крикнул кто-то.
Рабеф, который остановился в остолбенении, бросился теперь вперед, широко раскрыв руки. «Растащите их!» Легко сказать!.. Он колебался, и за это время сражающиеся успели сделать последнее, решительное усилие. И он увидел, как движущееся и вращающееся нечто вдруг развалилось. Двойное объятие ослабело. Черноволосая женщина вынырнула из груды. Она подмяла под себя соперницу – рыжеволосую – и кончила сражение, сдавив ей горло и уминая живот. Побежденная защищалась теперь только отчаянными ударами ногтей и выла. Рабеф подался еще вперед, наклонился, обхватил обеими руками победительницу и оторвал ее. Потом он повернулся и передал ее Л'Эстисаку.
– Подержите-ка эту, – сказал он. – Может быть, другая по-настоящему нуждается в моей помощи.
Л'Эстисак с любопытством приподнял одной рукой густой покров распущенных волос, опустившихся на лицо. Он увидел лицо Селии, покрытое кровоточащими царапинами и перекошенное от бешенства. Глаза ее пылали. Рот был дико раскрыт и видны были все зубы. Ничего ровно не осталось от обычной мягкости черт ее лица, чудесным образом ставших жесткими и жестокими. Рука Л'Эстисака поддерживала и удерживала ее руки, чьи мускулы были все еще напряжены и не хотели сдаться. Но наконец, под напором его руки, она внезапно ослабела. Три раза судорога прошла по ее обессилевшему телу. И Селия чуть не упала навзничь в ужаснейшей истерике. Рабеф, все еще стоявший на коленях подле лишившейся чувств Жолиетты, вынужден был вернуться к Селии, которая билась в конвульсиях. И то самое полотенце, которое колотило по щекам побежденной, обвилось теперь вокруг висков победительницы.
