Пенелопа Нери - Украденный миг
Гидеон заскрипел зубами.
— Дальше!
— Я прогнала его. Не знаю, почему он послушался меня: из-за ножа или из-за чего другого… Я кое-что сказала ему…
— Дальше, Эмма, дальше?
— Ты знаешь, он так оскорбил меня, я так устала от того, что он уходит, а потом всегда возвращается, и всегда когда его меньше всего ждут… И я сожгла свой дом, чтобы ему некуда было больше возвращаться…
Гидеон осторожно обнял ее и заглянул в ее измученное, перепачканное лицо.
— Но, Эмма… скажи, его не было там… внутри хижины?
— Ты хочешь знать, не сожгла ли я его заживо? — Она тихо всхлипнула. — Нет.
— Ты уверена?
— Да. Но, честно говоря, я почти жалею об этом — ведь он читал наши письма, он хватал их своими погаными ручищами, он изуродовал нам жизнь, Гидеон!
— Что ж! Этого надо было ожидать.
— И все-таки он ушел! Я заставила его уйти! Тебе этого не понять… О, как я ненавижу его!..
Гидеону так странно было слышать, что Эмма кого-то может ненавидеть…
— Хорошо, ты прогнала, ты отомстила, ты победила его. А как же ты теперь — без крыши над головой?
Она беспечно махнула рукой:
— Я все равно не жила здесь. Я приходила сюда, чтобы вспоминать… Тебя, маму… А жила я при школе, чтобы быть все время с детьми. Они так меня успокаивают…
Гидеон наконец вернулся к действительности:
— Я рад за твоих детей. За них и за твоего мужа, мистера Уоллеса. Полагаю, твой муж тоже будет очень рад.
Только сейчас Эмма поняла, о чем он думал все это время.
— Гидеон! Ты с ума сошел! Это ошибка. Я говорю о других детях, о своих учениках. Я никогда не была замужем за Чарльзом. И ни за кем я не была замужем. Мы были какое-то время помолвлены… пока мама была жива, но после ее смерти я сразу отказала ему.
Точно завеса раздернулась перед ним.
— Ради Бога, Эмма, подумай, о чем ты говоришь? Ведь из-за этого я и Джулия… Ты понимаешь, что случилось из-за этого!
— К сожалению, это ничего не меняет. Ты все равно женат. Неважно — почему. Важно, что ты женат.
Она вырвалась и вдруг, подхватив длинную сорочку, бросилась бежать от него вниз по склону.
— Ты все равно не мой!.. — крикнула Эмма. — Ты никогда не станешь моим…
Гидеон легко догнал ее:
— Что ты говоришь? Я люблю тебя! А ты говоришь «неважно»! Я воевал… Я лежал под пулями, рядом со мной — мои товарищи… Мертвые, понимаешь… Я смотрел, как мухи ползают по лицу моего друга… а думал о тебе, ты можешь это понять? Сердце… Это ведь не насос для перекачки крови! Оно не может любить всех подряд! Эмма! Ты была для меня всем: путеводной звездой, надеждой, моим Завтра, ты была Солнцем в этом аду для меня!..
Эмма затихла, слушая его и пытаясь понять меру его любви и страданий.
Она любила его сейчас сильнее, чем прежде. Он притягивал ее, как магнит. Отпусти он сейчас ее, оттолкни, она бы вернулась и снова прильнула к нему, к его груди…
Гидеон поднял ее на руки и бережно уложил на мягкую траву. Так же бережно снял с нее сорочку и отстранился, чтобы взглянуть на нее, нагую и беззащитную.
Луна сияла над ней, освещая ее.
Гидеон откинул волосы с ее лица и склонился над ней.
Запах гари не мешал ему различать ее упоительный аромат.
Он сжал рукой ее грудь и жадно припал к ней ртом.
— О, да, да, скорее, любовь моя! — Эмма торопливо помогала ему освободиться от одежды.
Гидеон подсунул руки ей под спину, прижал к себе, подивившись (в который раз) тонкости талии, гибкости ее спины, всегда почему-то особенно трогавшей его, и почувствовал сладострастную дрожь желания, которую она не хотела и не могла сдержать.
— Открой же мне себя, любовь моя!
— Нет, подожди!..
— Я не хочу больше ждать!
— Ты не понял. Прошу тебя… я хочу видеть тебя… Так же, как ты меня… Я хочу все видеть, Гидеон!
Он встал.
Гидеон гордился своей наготой, потому что она смотрела на него и знал, что в ее глазах он прекрасен, как бог, и нет в нем никаких изъянов.
— Я нравлюсь вам, миссис Эмма?
— Ты — чудо, изваянное руками ангела, Гидеон! Иди же ко мне, иди…
Он упал перед ней на колени, и она уткнулась в него мокрым от слез лицом.
Она бесконечно желала его.
— Помнишь? — прошептала Эмма. — Помнишь?.. «Делай любовь со мной…»
— Нет, эти слова не годятся сейчас… Мы — не дети уже, моя Эмма. Я чувствую и люблю тебя иначе, чем прежде…
И он мысленно помолился, перед тем как отдать себя ей.
И она приняла его, вознося те же молитвы.
Они лежали бок о бок на росистой густой траве.
Гидеон прижимал Эмму к себе, обнимая одной рукой ее подрагивающие плечи.
Как бы он хотел успокоить ее! Но у него не было таких слов, которые могли бы это сделать.
Неужели он неспособен защитить свою любовь? Для этого есть только один путь…
— Эмма! — окликнул он ее. — Я знаю, что должен сделать. Я должен развестись с Джулией. Я буду просить ее согласия на развод.
— Гидеон, это будет скандал на весь остров. Что будет с твоими родителями? Они никогда не простят тебя.
— Это не имеет никакого значения. Иного выхода нет. Мы должны быть вместе. Ну какая мне Джулия жена. Мы и спим в разных спальнях. Здесь, на Гавайях, мы ни разу не были близки. Я вернусь домой и сразу переговорю с ней. Клянусь тебе, Эмма!
Она провела ладонью по его груди.
— Что ж, пожалуй, ты прав. Иного пути у нас нет.
— Нет, — как эхо откликнулся он.
— А ты думаешь, что она согласится?
— Я дам ей хорошего отступного. Джулия — неглупая женщина, она должна понять, что наш брак с ней — недоразумение, ошибка. Она и сама мне так сказала недавно. Я не смогу быть ей настоящим мужем. И ей здесь невыносимо скучно: с паньолос не поболтаешь, салонов и театров у нас не водится… Ей надо жить в городе. Она согласится, я уверен. И тогда я сразу напишу Мак-Генри, чтобы он все оформил и начал бракоразводный процесс. Конечно, я возьму вину на себя, но… ты понимаешь, это может продлиться месяцы, даже — годы. Нам потребуется терпение.
— Не важно, когда это случится, важно, что когда-нибудь мы будем вместе.
Гидеон собирался отвезти девушку в одну из хижин, предназначенных для паньолос.
Усадив Эмму на лошадь впереди себя, набросив ей на плечи свою куртку поверх сорочки, он тронул повод.
Макани, не отставая, трусила следом.
Гидеон не заметил, как чья-то тень мелькнула в зарослях кактусов.
* * *— Проведи здесь остаток ночи, родная. — Гидеон стоял в дверном проеме пастушьей хижины. — Никто здесь не побеспокоит тебя. Я должен вернуться.
— Хорошо.
— И это все, что ты хочешь мне сказать?
— Я люблю тебя, вот что хочу тебе сказать.
